были большие семьи, так как тогда не допускались аборты или иные способы прерывания беременности. Это считалось на Руси великим грехом.
Как и большинство жителей царской России, отец и мать были малограмотными (закончили 1–2 класса церковной школы), но умели писать, читать и считать.
В годы НЭПа рядом с домом семья построила маслобойню, на которой производили льняное масло. Семя льна для производства масла привозили с Ирбитской ярмарки. Льняное масло было маслом широкого применения.
Оно шло не только в пищу, из него делали олифу и всякие мази, чего нельзя было сделать из других растительных масел. Другие растения – маслоносители, как подсолнух или хлопок, либо плохо, либо совсем не родились на Урале.
После смерти Ленина и укрепления власти Сталина, последний решил покончить с НЭПом, как с наследием проклятого капитализма. Это коснулось всех производителей какого-либо продукта.
В том числе и мелких производителей, какими была семья Захватошиных. Власти заставили закрыть маслобойню.
Для того чтобы прокормить семью, отец стал работать в Невьянске на скотобойне.
Но с прекращением НЭПа жизнь в СССР не остановилась. В городах и деревнях жизнь продолжалась. Конечно, родителям было труднее вести хозяйство, а у ребят жизнь кипела. У них не было праздности, скуки, уныния. Старшие помогали следить за малышней и помогать по хозяйству, а когда выпадало свободное время они играли в лапту, в городки, в шаровки, в лошадки. Всегда весело проходили Рождественские святки. Девушки в это время гадали на женихов. А вечерами молодежь ходила на колядки. Переодевались в ряженых, кто во что горазд. Выворачивали тулупы, надевали на лицо самодельные страшные маски, изображающие чертей и зверей, и ходили по улице от двора ко двору и просили дань в честь Рождества Христова. Хозяйки нарезали ряженым пирогов, угощали чаем, а те изображали какую-нибудь страшную сценку, а потом с шумом, гамом и смехом шли к следующему дому. Об этом хорошо написано в очерке А. Корюкова в «Областной газете»:
«ДЕРЕВЕНСКАЯ «ВОЛЬНИЦА»
В годы моего детства в деревнях кипела жизнь. Не было праздности, скуки, уныния. Ребята играли в лапту, в городки, в шаровки, гоняли «попа». Младшие, как я, например, и мой дружок Колька Балуев играли в лошадки. При этом одного запрягали, как бы коня, надевали сбрую, вожжи, на грудь колокольчик и – айда, бегай по широкой улице, босиком по мягкой травушке. А Колька при этом рыл землю ногой и лягался, как настоящий жеребец.
Были в Быньгах и домашние детские «театры». Помню, однажды с ребятами и братом попал я в один из них. В доме на три окошка, на берегу Нейвы, заплатили, как положено, какие-то копейки. Нас провели в дом, рассадили на лавки, открыли занавес из одеял, и начался спектакль. Артисты, в основном девочки и один мальчик, разыгрывали незнакомую домашнюю комедию. Одна из девочек, в мужском костюме, с подрисованными усами, изображала кавалера, а другая – барышню. Всё было карикатурно и примитивно, но очень весело.
Таких театров было несколько. Был даже театр
