средних лет, все уже семейные. Был среди нас один мужик лет под сорок, он отсидел двенадцать лет, познакомил нас с лагерным фольклором вроде песни:
Проснись, Ильич, за это ль ты боролся.
Взгляни на сцену – там поют артисты.
Литературу тоже не забудь.
Только за железные кулисы
Прошу тебя, Ильич, – не вздумай заглянуть.
У него был рак кожи, и лицо было в каких-то темных пятнах. Однажды мы разгружали вагоны, а потом в пустом вагоне затеяли игру в чехарду, и он тоже принял в ней участие. Кто-то нечаянно задел его руками по носу, и нос переломился пополам, обнажив жуткую кровавую рану. Мы ужаснулись, а он взял снизу кончик носа и прижал его, будто не впервой. Правда, играть больше не стал.
Нашим бригадиром был мордвин Сашка Коблин. Ему было около тридцати. Образование у него было пять классов, и он просил меня научить его читать чертежи. В училище нас этому научили неплохо, и я даже ходил к нему домой, давал ему уроки.
Но пока я еще работал на лесозаводе по распределению. По условиям того времени я обязан был отработать четыре года. На лесозаводе со мной работали Володька Головачев и тот самый Геннадий, о чей лоб он когда-то разбил графин.
У Пиняжина образование было шесть классов, но обнаружился голос, он стал ходить в местный дом культуры. Ему рекомендовали учиться в музыкальной школе, туда принимали с семью классами. Он стал ходить в ту же школу, где начинал и я, но не учился там, а сдавал экзамены. Учителя помогли ему получить свидетельство об окончании семилетки, и он поступил в музыкальную школу. Проблему отработки четырех лет как-то уладили.
Забегая вперед, скажу, что в 1972 году у нас с ним состоялась неожиданная встреча в Ленинграде, на улице Зодчего Росси. Я в то время работал на Ленинградском телевидении, в редакции молодежной программы «Горизонт», и одновременно пытался сотрудничать в газетах «Смена» и «Вечерний Ленинград». Однажды, идя в редакцию «Вечерки» на Фонтанку, я остановился у стенда с газетой и прочитал корреспонденцию, в которой рассказывалось о стажерах Кировского театра.
Там я прочитал имя стажера Г. Пиняжина. К тому времени я уже и фамилию подзабыл, но звучание было знакомое. Я решил узнать, он это или нет. В общежитии театра на улице Росси мне сказали, что действительно Геннадий Пиняжин из Челябинска, но сейчас он у себя на родине, а вернется в сентябре. А через некоторое время я встретил его во дворе на улице Росси, где он временно жил. Узнать его было легко – высокий, ярко-рыжий. Я преградил ему дорогу, он сделал шаг в сторону, чтобы обойти меня, я снова встал на пути. Он посмотрел на меня, я спросил: «Ну что, узнаешь?» – «Нет». – «Челябинск. Строительное училище…» Он пригляделся: «Кречет? Откуда, как?». И я рассказал, как узнал, что он в Ленинграде.
Мы пошли в гастроном, он купил мяса, водки, поднялись к нему в комнату. На кровати лежал редкий по тем временам магнитофон «Грюндиг». Заметив мой взгляд, Пиняжин сказал: «Был в Мюнхене на конкурсе, дали вторую
