карта может восприниматься и воображаться как метагеографическое пространство, являющееся основанием невидимых поначалу ландшафтных рассечений и сочетаний.
Метагеография – плод ли досужих рассуждений, предмет ли образно-географических «воспарений» – не должна пугать надуманной абстракцией, сложностью псевдологических конструкций. Простота тут на первом месте, а она заключается в остановке и дистанцировании, отдалении от любого имеющего быть ландшафтного опыта. Всякий ландшафт должен быть претворен в метагеографии в сквозное направление пространственного видения и чувствования, в острый дискурс «плохого», «туманного» постландшафтного умозрительного «осадка». Иначе говоря, ландшафт надо умозрительно «отдалить», чтобы он стал «плохо виден». Какие здесь ментальные выгоды? Что же, метагеогра-фия – лишь плохое ландшафтоведение, или полузабытая настоящая география? Парадоксально – можно сказать и так. А можно и чуть поточнее: метагеография есть вполне последовательная деконструкция любого ландшафта в поисках «последних» пространственных оснований и «оправданий».
Древесность обнажает корни времени – как они есть. Сучки на спилах, годовые кольца, линии неведомых географических узоров, географических письмен. Дощатые стены комнаты в деревянном доме: взгляд упирается в многообразие неслучайных, казалось бы, светло-желтых, песочных очертаний временных коллизий, конфигураций, завихрений. Не есть ли это живая, ожившая, движущаяся образно-географическая карта, на которой время обладает такой пространственной мощью, что растворяет всякую попытку удержаться, осесть, закрепиться в конкретном ландшафте, месте. Излучины, изгибы, взгорбы, хребты, перевалы выцветающего на солнце веселого песчаного времени – времени, закрепляющего склонность пространства к четким рельефным обозначениям, образам, метагеографическим онтологиям.
Но в чем же Дао метагеографии? Не иначе, как в пространстве, воображенном настолько свободно и непринужденно, что всякий географический образ становится онтологическим выражением самого себя, буквально: пространством, чей образ есть пространственность как таковая, пространственность-как-она-есть.
Распад атома, затмение солнца, Как если бы дождь стучал
В окна, грозил, уговаривал, Пришепетывал – и приказывал.
Холод вечности, нежность объятий, Доверие, нисходящее с крыльца
Бытия, или его задворок –
Впрочем, дождь обнажает сущность Пространства, лежащего навзничь –
Здесь, где небо искалечено
Ветром, звездами и мечтами.
Слишком поэтическое, явно поэтическое отбрасывается гео-поэтикой как текстовым пространством, не терпящим слишком плотных, перенасыщенных образов, трансформирующих экзистенциальные пространства в жесткие нарративы вечности, где нет места самим местам как событийным
