рекой речи.
На речном мысу сознания виднеется острожек речевых сторожей.
Несколько туристок, исправно после еды исполняющих путевой ритуал-моцион с помощью наматывания переходных кругов вокруг корабля на второй (широкой и комфортной) палубе. Они поддерживают свою телесную форму, прочерчивая и окон-туривая себя окскими телодвижениями.
Голос водного логоса лоснится, поблёскивает серой шёрсткой отдалённого рекой птичьего гомона.
Полотно течения лопочет-топочет, плотью речного путешествия. Плоты движущейся водной топики.
Рукава речной рубахи зашиваются дырами заросших стариц.
Взвешивали в каюте по предложению моего десятилетнего сына, путешественного спутника, наши головы – на весах наших рук. Посчитали, что Ванина голова – килограмм пять, а моя потянет и на все десять. Ваня задался вопросом: а как же шеи-то удерживают столь непростой груз? Я по существу дела ничего ответить не смог. Видимо, пространство окского путешествия способствует появлению довольно путёвых вопросов и проблем.
Таинственные, задраенные на несколько разных ручек двери в корабельном коридоре, куда «Вход посторонним запрещён». Туда никто, сколь видим, не заходит, но никто и не выходит. Для
Вани с его непримиримой любознательностью постоянно спокойно ходить мимо таких тайных объектов сложно.
На дне бессознательного течёт река подлинного тела.
Суббота на Оке: берега густо населены отдыхающим стаффажем: машины, палатки, удочки, сети, гиканье, иногда матерок на катерке.
Подлинная длина реки определяется её метагеографическим измерением.
Речное хозяйство зиждется на образе текучего небесного дома.
Судно движется галсами, туда-сюда, от берега к берегу, от одного бакена – к другому. Ломаная линия пути постигается плавным шествием текущих окских окоёмов.
Рисуя реку, реку не всуе, рискуя.
Серебряные трубы Муромского полка. Что-то в этом есть, глубоко благородно забытое, но постоянно всплывающее на поверхность окской памяти.
Последний день путешествия. Прошли вновь Дзержинск и Шуховскую башню на мысу, идём к Нижнему. Погода испортилась, низкое небо сорит моросью. Но птицы на берегу поют.
Песчаные, заросшие мелким кустарником косы. Упорные птичьи голоса. Неясная взвесь сознания.
Опущенная в воду с кормы на верёвке судовая швабра, мерно подпрыгивающая и болтающаяся в кильватере корабля. Кажется, что это неизвестный большой науке самопальный прибор для фиксации внутренней энергии Оки.
Душа реки есть тело её сокровенной энергии.
Из пассажирского салона вдруг вывалился на палубу жизнерадостный аккордеонист, наигрывая «Варяга», и попытался вяло распеть нескольких продрогших женщин.
Мосты через Оку по мере приближения к Нижнему множатся. Они создают перпендикулярную графику речной аква-архи-тектуры.
