и солнцем, и слепнями, – я возненавидел и проклинал все: и скользкие штиблеты, пудовые от грязи, и платочек с головы, утерянный где-то, и ругелю, и рыбу, которой было так мало в каждой попытке, что мы еле-еле насобирали два мешочка: один с совсем мелкой, а другой – правда, крупнее, но всего, может, килограммов пять, – то есть – по кило на брата…
Устали все, и старшие, и хлопцы-подростки, но шли, и каждый раз глаза у них загорались, когда из подымаемой ругели уже проглядывало, что там, а когда взяли щучку, грамів на триста, Михайло сказал:
– Хоча б кіла за два на нос…
– Так, було б непогано, – підтримав Василь.
И они пошли уверенней, а я прикинул, поделил-помножил, – это что ж, еще часа четыре, как минимум? – а куда деваться – я ковылял за ними, более всего презирая себя, неспособного, непривычного ни к кирпичам, ни к полю, ни к чему, кроме расчетов среднечасовой производительности труда и планов по вылову… О перерыве на обед никто и не думал, я плелся последним, Василь и Михайло несли ругелю, хлопцы бовтали, а мне доверили мешки с рыбой, пополнявшиеся, надо сказать, веселее, и я, переложив оба мешка в левую руку, правой, за отсутствием хвоста лупил слепней, и шел следом за ними водою, где по колено в воде, где по пояс, и вдруг заметил, что несу один мешок, второго не было…
С мелкою – вот он, а с крупной – не было… Я оглянулся вокруг, и наверное, что-то такое вскрикнул, бо восьмеро глаз обернулись на меня, постепенно понимая: в руке у меня только один мешок, и той…
– Впустив?! – выдохнул Вася и они, бросив ругелю, двинулись восьминого ко мне, но не убили, а пройдя насквозь, стали шарить по дну, ногами-руками, и ничего не было, ничего… Они дошли до поворота и повернули, снова взглянув на меня, обратно, и солнце, сверкнув из темной и жирной воды, тоже, мол, как тут найдешь, в этой каламути… Кому ж доверили… Э-э…
– Ну что вам сказать? Я стоял… – «оплеванный», нет, берите выше…, или точней сказать – ниже… Не знаю… были ли у меня в жизни более позорные моменты? Когда коришь себя, вважаючи за непотріб? Считая себя каким-то мусором? сором? Наверное, были. Но тут добавилось что-то еще, будто подвел я не только себя, и не Васю, и даже не всех «городських», а больше, может быть – Реку? Рыбу?..
Что тут скажешь? Однажды, говорят, великий Амвросий Бучма без единого слова целых одиннадцать минут изображал унижение, стыд и боль – и зал плакал вместе с ним. Наверное, и мне, повествуя, следовало бы держать и держать эту позорную паузу, но читатель не виноват.
Короче, Вася меня спас. Нашел. Когда те уже, не глядя на меня, полезли на берег:
– Кажись… – нащупал ногой… и достал, поднял.
С тех пор прошло годков, наверное, с тридцать, но каждый раз, встречая Михайла на реке, а последний раз – уже седого, выплывающего лодкою из тумана, еще до рассвета, еще не видя лица, а только знакомую лодку, я
