не скажи-и… Тайга – она у-у-у… И зверь задрать может, и в полынью провалишься, а ежели человек какой недобрый встретится… И найти некому… Зимой снежком заметет, летом в болото утянет… Наша сторона для пришлого – проклятая земля! Это мы обвыклись за двести лет…
Петр снова очутился за спиной Родиона… Василий посмотрел на Ерофея.
В это время во дворе вдруг кто-то запел. Могучий, но заметно осипший хриплый бас выводил:
Тебя я, вольный сын эфвра-а-а-а…
Хлопнула дверь в сенях.
Возьму в надзвездные кра-я-а-а…
В избу ввалился поп. От порога он пробасил:
– Мир вам, православные… Новопреставленные… младенцы…
Поп был пьяница, озорник и, по-видимому, расстрига. Сейчас его трепал сильный колотун, трясущимися руками он пытался развернуть бумагу.
– …новопреставленного… младенца… – Поп так и не смог развернуть бумагу, посмотрел на Ерофея и наугад ляпнул: – Егория?
– Нет, батюшка, – ответил Ерофей.
– Аграфену? – не задумываясь, выпалил поп.
– Нет.
Поп сдался. С ненавистью посмотрел на водку. Сквозь зубы сказал:
– Накропи влаги, православный! Страшусь, душа на небо отойдет!
Ерофей с готовностью налил полный стакан водки, подал попу:
– С Богом, батюшка.
Поп, забыв перекреститься, еле поймал ртом стакан в трясущейся руке, с жадным отвращением выцедил водку. Двумя пальцами поймал ягодку бруснички. Закусил.
– А новопреставленный младенец, батюшка… через двор.
Поп посмотрел на Ерофея и, подмигнув, склонил голову направо, как бы спрашивая – там?
Ерофей, тоже молча, утвердительно склонил голову.
Поп пошел к двери.
В сенях снова раздался его бас, теперь уже значительно окрепший:
И будешь ты ца-а-арицей ми-и-ира-а!
Подруга первая моя-а-а!
Ерофей склонился к окну, проследил за попом, пока тот не дошел до калитки, потом обернулся к сидевшим за столом.
Те курили. Молча. Напряженно. Только потрескивали сгоревшие до пальцев окурки.
Ерофей медленно выговорил:
– Ты, Родиоша, не робей, мы люди хорошие…
– Сейчас в Сибири все хорошие люди на каторге! – ответил Родион и привстал, не в силах бороться со сном. – Ладно, соснуть надобно!
Он снял с себя полушубок, свернул его, бросил на лавку под иконами.
Все трое уставились на его тюремную куртку с бубновыми тузами.
– Каторжник… – прошептал Василий.
– Вона что, Родион… – протянул Ерофей. – Значит, ты с тобольской ярмарки утек…
Родион укладывался на лавку.
– Может, и оттуда.
– Один?.. Аль еще кто с тобой?
– Может, один, а может, и еще кто со мной, – спокойно ответил Родион.
Он положил голову на полушубок, закрыл глаза. Но ему мешала бомба
