А говорит, что не с денежной стороны я ему нужен! Что же такое женитьба? По-эт! Постой! Ты, пожалуй, будешь просить, чтобы я тебе Натали Гончарову высватал?
– Как ты умен! – совершенно искренно поражается Пушкин.
– Что «умен»? Угадал, а?
– Умен, умен!.. Мудр, точно райский змий!
– Это я, братец мой, и без тебя знаю! Зато ты глуп, хотя и не так уже молод!.. Лет тридцать есть? – присматривается к Пушкину Американец.
– А ты сколько дашь?
– Да уж видно, что пожил! Меньше тридцати никто не даст, а больше, пожалуй… Не моложав, нет!
Однако этот дружеский отзыв не нравится Пушкину, и он возражает быстро:
– Моложавость свойственна только дуракам! А умный создан для того, чтобы жить, а не беречь моложавость, как дева невинность!.. Так вот, будь другом, посватай!
Толстой искренно изумленно разводит руками:
– Я чтобы посватал? Послушай, что ты городишь! Умный человек, а… Я тебе удивляюсь! Хочешь бесприданницу взять?.. Ведь она в дырявых перчатках на балы является! В стоптанных туфлях танцует! Красива, скажешь? Что из того, что красива? Все девчонки красивы, а откуда уроды-дамы берутся, – черт их знает!
– Нет, ты о Натали не говори так! Она и в пятьдесят лет будет красавицей! – отшатывается от него возмущенно Пушкин.
– Ого!.. Ретиво!.. Влюблен, влюблен, это видно… Но ведь ты знаешь, конечно, или не знаешь? У Гончарова-старика миллиона полтора долгу! Кроме того, он ведь, даром, что стар, еще два-три мильончика профинтить вполне в состоянии, если б только ему их дали! Он по-своему умен, конечно, тоже: вот уж пожил на свете! Не меньше как тридцать миллионов он промотал! Прав, прав, после смерти казачка не отпляшешь! А умрет, – мертвии бо сраму не имуть, – пусть наследники проклинают, сколько хотят…
Но Пушкин не дает ему говорить. Он обнимает его и нежно на него смотрит:
– Хорошо, хорошо, все это я слышал, оставь!.. Федор Иваныч, ты туда к ним вхож… Закинь удочку на такого живца, как я, может быть и клюнет!
– Э, закинь! Я люблю верную игру, а это что за игра без онеров! Ты думаешь, что ты такой вот Пушкин-поэт им там нужен? Им нужен министр, а не поэт! Самое меньшее – генерал-губернатор! Ведь у них там только и капиталу, что одна Натали, больше козырять нечем. Старшая уже под годами, средняя – раскосая, так и просидят в девках. Вхож я к ним? Мало ли я к кому вхож? А только нигде не бывает так тошно, как у них. Я за Гончарихой волочился даже когда-то, только это когда было! А теперь ведь черт знает до чего дошла барынька!.. Когда-то была красавица тоже, не хуже Натали, а теперь халда, ханжа и, черт ее знает, кажется, даже попивает втихомолку!.. Да что ей еще и делать прикажешь? Я бы на ее месте тоже, пожалуй, спился или с ума сошел, как ее муженек. Ведь сама она мне говорила, что то был тих, а то уж буйствовать начал, однако опеки над ним добиться она не может, вот наши порядки!.. Нет, знаешь ли что, желая тебе добра, скажу тебе, братец мой, так: ты в этот милый омут лучше оглобель не заворачивай – увязнешь! Поверь!
– Верю!.. Верю… а все-таки… Вот что, Федор Иваныч… У тебя ясная, как день, голова и сердце
