замечательный, ах-ах, ах!.. Жить бы да жить в уме, в здоровье, ан вот…
И Екатерина Алексеевна скорбно качает головкой, а Секлетея Кондратьевна спрашивает ее мрачно:
– Что же нам теперь? Будем ли молитвы продолжать или уж расходиться нам?
Проворно оглядываясь на открытые настежь двери, отвечает ей Софья Петровна:
– Я полагаю, что как же иначе? Уж Наталья Ивановна свое сделает, а как же?
– Как это свое? Это – божье, а не наше совсем! – подозрительно глядит на нее Секлетея, и Софья Петровна вынуждена поправиться:
– Ну, то есть свой обиход жизни, я хотела сказать!.. А вот учитель Сережин, немец, и даже из комнаты сюда не вышел… Ему хоть из пушек пали!
Между тем неотступно думающий о господском обеде Пров сначала заглядывает в дверь, потом появляется весь толстый, в белом:
– Ну вот, потребуется в свое время обед, а что я сделаю, когда провизии мне не дадено? А говорю, внимания ко мне нет. Потом же крик один будет, а в рассуждение никто не возьмет: чем же я виноват? К Аграфене обращаюсь, Аграфена не знает, а кто же ключница? Аграфена! И она не знает! Кто же тогда знает?
Однако входит всезнающая Наталья Ивановна решительной походкой и говорит недовольно:
– Куда это все разошлись? А? А ты чего опять здесь, Пров?
– Барыня! Я опять же касательно обеда… – кланяется Пров, насколько может по своей толщине.
– Как ты сме-ешь входить безо времени? Кто тебя звал сюда? Кто? А? – раздражается Наталья Ивановна.
– Барыня! – умоляет Пров и даже пытается сложить соответственно руки перед животом.
– Я тебе сказала: после? Я тебе сказала: после? Ступай вон.
Наталья Ивановна топает ногами и Пров исчезает, а Катерина Алексеевна говорит ревностно:
– Я сейчас позову всех, всех!
– И Сережку тоже! – кричит ей вдогонку Наталья Ивановна.
– Секлетея Кондратьевна! Опять сначала начнешь… Только смотри уж не пропускай! Это на нас наказание за твой грех… А еще Афанасий Николаич своей выходкой афейской добавил…
И когда входят Екатерина Александра, Натали, за ними Сережа с весьма недовольным лицом и Катерина Алексеевна, она обращается ко всем с привычной строгостью в голосе:
– Куда это все ушли из моленной? Чтоб никогда больше этого не смели делать! Читай, Секлетея!
Секлетея Кондратьевна крестится, – а за нею все как по команде, – и начинает снова:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!.. Боже, милостив буди мне, грешному!
Однако входящая плавно, но решительно Аграфена говорит таинственно:
– Барыня! Там гости к вам… Их сиятельство граф Толстой!
– Что-о? Еще что такое? Какой граф Толстой? – негодует Наталья Ивановна.
– Ну обыкновенно, Федор Иваныч…
– Скажи… Скажи, что сейчас выйду! Что это, господи, никак домолиться сегодня нам не дают!
Повышая голос,
