усадили на тюремную телегу, куда стащили изъятое барахло.
– Ничего не надо. Там накормят. Там тепло, – увещевал стражник жену арестованного, дрожащими руками собиравшую нехитрые пожитки – смену белья, кусок мыла, полотенце, наспех найденную еду.
Гиниятуллин, переодевшийся по совету заботливого стражника в свитер и бесформенные, но прочные рабочие портки, обнимал пыльник, прикрывавший стянутые вязками кисти рук, и со стороны казалось, что мужчина на телеге просто держит плащ.
Чёрная телега тронулась. Баба заревела в голос.
– Соседи, – встрепенулся Михан.
– Хрен с ними, – сказал Ёрш. – Думаешь, не слышали? Мне с улицы понятно было, о чём у вас говорят, а соседям из-за стенки тем более. Они всю ночь сидели, как мыши, и дрожали, чтобы за ними не пришли. Чисто до кучи забрать, кто нас знает.
Ратник цинично засмеялся. Михан подумал, что ему придётся ещё много чему научиться в дружине.
– Вон оно как, – протянул он.
– Всасывай службу, – наставительно сказал Ёрш.
Двинулись за телегой, на которой теперь сидели только арестованный да возница-раболов. Даже Щавель не хотел опускаться на невольничью повозку, а шагал рядом с понятыми, крепко сжимая портфель из кожи молодого бюрократа и пристально глядя вдаль.
– Простите, не знаю, как вас по имени.
Понятая робко тронула Щавеля за рукав, тут же рядом оказался Михан.
– С боярином разговариваешь, дура! – прошипел ей в ухо.
– Чего тебе? – равнодушно спросил Щавель, не оборачиваясь.
– Узнать хотела. Нам награда какая будет за соучастие? За участие… За помощь?
Её муж помалкивал и даже малость приотстал, будто сторонился после всего увиденного.
– Вашу помощь учтут. Вы записаны в протокол, – обнадёжил её командир.
– Покорнейше благодарю, боярин, – зарделась учёная баба и куртуазно присела, скрестив ножки, низко голову наклоня, придерживая пальчиками края юбки на заграничный манер.
Они с мужем отстали и городской стражник с ними.
– Можете идти домой, – отпустил он понятых, видя, что дело кончено.
Интеллигенция истово заблагодарила. Муж присоединился вполне искренне. Стражник был свой, неприметно наводящий страх боярин удалился вперёд, а верноподданнический поступок остался за спиною. Совесть доцента Института растениеводства снова была чиста.
Глава восьмая,
в которой Щавель хлебнул горя арестантского, а Жёлудь и Михан болтают как старые друзья
Возле шлюза Централа дожидался крытый фургон, крашеный голубой краской. На дощатом борту красовался пшеничный колос и косая аляповатая надпись «Хлеб». Раньше фургон развозил выпечку по вузовским столовкам, а потом отправился догнивать почему-то на тюремную конюшню, откуда его извлёк Карп, знавший толк в транспортировке невольников. Из крытого возка хрен
