стада. – Это Корнилла! Лучшая корова на земле!
Тарен искренне разделил восторг хозяина. Корова действительно была замечательная. Атласные бока ее сверкали, будто отполированные, короткие аккуратные рожки поблескивали на солнце.
Лорд Гаст любовно поглаживал ее лоснящийся бок и приговаривал:
– Мягкая, как барашек! Сильная, как вол! Быстрая, как лошадь! Мудрая, как сова!
Гаст просто сиял от гордости и счастья, а Корнилла, спокойно пережевывая свою жвачку, глянула на Тарена, словно надеялась, что ее не примут за сову или лошадь.
– Она вожак моего стада! – объявил Гаст. – Ведет его не хуже, чем любой пастух. Она может тащить плуг или крутить жернов, если нужно. Она всегда приносит по два теленка! Что же касается молока, то оно у нее самое сладкое! Каждая капля – густые сливки! Такое густое, что молочницы с трудом взбивают его!
Корнилла шумно вздохнула, махнула хвостом и продолжила усердно жевать. Со скотного двора лорд Гаст потащил гостей к птичнику, оттуда – на соколятню. Так прошло почти все утро, и Тарен уже начинал сомневаться, что когда-нибудь покинет крепость. Наконец Гаст приказал седлать лошадей.
Оказалось, что Ффлеуддур все так же ездит на Ллиан, той самой огромной темно-золотистой кошке, которая спасла им жизнь на острове Мона.
– Да, я решил держать ее… или лучше сказать, она решила держать меня при себе, – улыбнулся бард, когда Ллиан, узнав Тарена, потянулась к нему и принялась счастливо тереться головой о его плечо. – Она любит мою арфу еще больше прежнего, – продолжал Ффлеуддур. – И все ей мало…
Не успел он договорить, как Ллиан пошевелила длинными усами и легонько толкнула барда лапой в бок. От этого нежного толчка тот чуть не кувырнулся и поскорей снял с плеча арфу. Как только бард взял несколько аккордов, Ллиан зажмурилась и громко замурлыкала. Из-под полуопущенных век с любовью глядели на барда томные желтые глаза.
– Прощайте! – прокричал им вслед владетель кантрефа, когда путники направили коней к воротам. – В крепости лорда Гаста вы всегда найдете щедрый и достойный прием!
– Щедрость, которая чуть не уморила нас голодом! – засмеялся Тарен, оборачиваясь к барду. – Гаст считает себя необыкновенно радушным, точно так же как Горион полагает себя доблестным. Насколько я могу судить, доблесть одного стоит радушия другого. Хотя, – добавил он, поразмыслив, – оба они, кажется, довольны собой. Что ж, разве человек не таков, каким он сам себя видит?
– Только в том случае, если то, что он видит, правда, – откликнулся Ффлеуддур. – Иначе он будет не больше, чем призрачные великаны лорда Гориона. Так-то, мой друг.
Некоторое время он ехал молча, глядя перед собой.
Потом бард заговорил:
– Не суди, однако же, их слишком строго. Эти владетели кантрефов так похожи друг на друга! То он колюч, как дикобраз, а то в одно мгновение может стать дружелюбным, словно
