дурно обращался со своими крестьянами, привыкшими за долгие столетия к вольнице. Раньше они были полноправными членами сообщества, они воевали с гаурами наравне с баронами, их уважали, с ними считались как с внушительной силой. Но когда в крестьянах-вояках надобность отпала, им отплатили черной монетой неблагодарности.
Бароны, получив самоуправление в своих владениях, навели свои порядки, и крестьяне уже не имели права жаловаться королю. Крестьянам из Крата досталось хуже всех, у них отобрали все права, не только имущественные, но даже человеческие. И крестьяне побежали, потянулись из его земель будто от черной лихорадки. Король Градар, сжалившись над ними, принял беглецов на своих землях.
– Ваша Величество, – хныкал Крачет. – Земля стоит, обрабатывать ее некому. Верните мне крестьян.
– Я их не держу, посули им высокую прибыль, обращайся с ними как с людьми, обеспечь достойным жильем и инвентарем, и они – твои.
– Ваш дед подарил этих людей нашей семье. Они итак мои, только беглые.
– Чушь, дорогой Крачет, мой дед подарил тебе земли, а крестьяне свободные люди – захотели ушли, захотели пришли.
– Но я установил закон, по которому они не имели права покидать мои земли.
– Они сейчас находятся на моих землях, у меня нет таких законов. Вот когда они снова окажутся на твоих – можешь наказывать, только боюсь, в таком случае твои поля и сады долго еще будут стоять неубранными.
– Но Ваше Величество, – взмолился Крачет.
– Никаких возражений, дорогой барон. Закон – всемогущ, – как говорил мой далекий предок законодатель Гаутэх.
– Гаутэх был великим королем, – пробормотал в ответ старик. Ядвике показалось, что он хотел продолжить высказывание и с трудом сдержался.
Принцесса с презрением оглядывала жалкие волосинки Крачета, длинный нос, опустившуюся челюсть, красные, подкрашенные свеклой щеки, кустистые брови и яростные черные глаза без намека на возраст.
Крачет зажевал губы, и окончания фразы никому не суждено было услышать, кроме самого барона. Произнесенные в его голове слова заставило его глаза мстительно блеснуть.
Градар, устав от полемики, зевнул и поглядел на брата. Глор большущей ложкой загребал в тарелку свадебный торт, а Мюза любовно отирала его щеки от крема. Подвыпивший Рафаэль снова закричал новолуние, и молодожены долго целовались.
Ачи, устав от бессмысленных разговоров и бесконечных поцелуев, откланялась. Она медленно и тяжело покатилась по розовой аллее королевского парка, от ее одежды поднимался пар под жарким солнцем. Подле оставленного места все вазы и миски оказались вычищенными до дна. Под маской ачи исчезли сочные куски мяса и гигантские булки, но ее худая фигура будто бы стала еще тоньше.
К королю
