Елена сходила с ума от неописуемого наслаждения.
– Володя, ты демон! – в порыве страсти крикнула она. – Демон! Ты не человек!
И вместе с ее криком за окошком раздался гром.
– Кажется, гроза начинается, – пробормотал он. – До этого парило, и ласточки низко летали.
Ее слова, как ни странно, обрадовали его. Ему даже показалось, что его мощный приап налился поистине свинцовой тяжестью. Его он и направил в умащенный маслом багровый тоннель Елены. Она вскрикнула и забилась в конвульсиях. Одновременно с этим он продолжал ритмично ласкать ее розовую горошину, распухшую до невероятных размеров.
Елена уже не стонала… Она скорее выла от неописуемого экстаза. Когда внутри ее разорвался огненный шар, ее голова упала на грудь. Как и обещал Владимир, Елена Николаевна была без сознания. Сразу за ней бурно кончил и он сам и зарычал подобно страшному зверю.
Спустя час они лежали в кровати. Он нежно целовал ей покрасневшие от веревки запястья и шептал слова любви. За окошком мерно стучали капли летнего дождя.
– Тебе не было больно?
– Нет, мой хороший. Это было волшебно…
– Я иногда бываю груб…
– Нет же! Ты лучше всех! Боже, как хорошо… – шептала она, не стесняясь. И слезы восторга катились по ее щекам.
– Володенька, как я теперь стану жить с Ваней? Ты ведь изменил меня всю. Я же до самой смерти никого другого не полюблю.
– Смерти нет, душа моя, – спокойно отвечал он.
– Я же когда умру, то буду сидеть на облачке и ждать тебя.
– Не жди, – вдруг сказал он и встал.
Он подошел к окну. Серое от туч небо висело низко над землей. Дождь монотонно барабанил по стеклу. Старая оконная замазка не справлялась с потоками воды – на мелкий подоконник натекли рыжеватые лужицы. Рядом стоял горшок чахлой герани, обернутый в папиросную бумагу.
«Какая здесь всюду тоска! Ну почему эта земля дышит ею из года в год? Россия! В какой-нибудь Италии или Франции даже дожди идут иначе. И все равно – именно сюда меня так тянет всем сердцем. Тянет до боли. Вы, господин смотритель, спрашивали меня, где бы я предпочел родиться в следующий раз? Да, где же еще, кроме как здесь? Ибо печаль эту звонкую впитывает каждый русский с молоком матери. Он наполняется ею с первыми шагами по этим лугам, полям и вольным травам. Он вбирает ее с каждым глотком воздуха. Он видит ее в глазах нищих возле паперти. Ею лучатся большие глаза коров. Ею полны глаза русских женщин. И нет ничего чище и святее этого. Родина. Куда я от тебя?»
– Нет, нет, Володенька, Лодя, Лоденька! – она встала рядом. – Я знаю, что мы теперь долго не умрем. Мы будем жить долго-долго и тайно встречаться. Хорошо?
– Конечно, – тихо отвечал он. – Мы непременно будем встречаться…
– Давай пить чай.
– Давай.
Они растопили самовар, и совсем по-домашнему, она завернутая в простынь, он в одних лишь брюках,
