а идеи, что теплота поддается точному измерению. И потому он довольствовался словами собственной речи: живой огонь, медленный огонь и т.д. – и не пользовался (или почти не пользовался) весами, притом, что такие существовали и, более того, были достаточно точными, например, у торговцев драгоценностями и ювелиров. Но именно поэтому алхимик не пользовался ими. В противном случае он был бы химиком»[120]. Однако дело, конечно, не в химии, а в том, что алхимики занимались совсем не тем, что поддается точному измерению, а главное – в этом измерении не нуждались, поскольку, как мы сделали вывод в предыдущем параграфе, занимались алхимики отнюдь не лабораторной химией. «Рецептурность» же в данном контексте наводит на мысль об одном из названий Великого Делания – «Веселая наука», то есть «гарантия» и «обязательство» выступают здесь в вывернутом наизнанку смысле – в рамках классического тропа «ирония». «Риторика понимает иронию как троп, где истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному»[121]. Разумеется, духовные практики не нуждаются в количественных измерениях происходящего с адептом. «Рецептурность» – это всего лишь прием из копилки отвлекающих от сути Опуса маневров.
Мы не станем вслед за Г.А. Бутузовым утверждать, что «герметика не может быть экзотерической по определению»[122], и пойдем дальше, разбираясь в том, что же на самом деле скрыто в алхимических трактатах под завесой «эзотеризма». На наш взгляд, именно использование системы эйдетических образов включает у читателя то, что авторы алхимических трактатов называли Воображением (Imagination), и дает импульс для ориентации в нужном для понимания этих текстов направлении. К сожалению, в русском языке этому понятию нет аналога. Попытаемся в этом разобраться.
К.Г. Юнг писал в «Психологии и алхимии»: «Так как практическая химическая работа никогда не была свободна от бессознательных содержимых субъекта, находящих в ней свое выражение, она в то же время представляла собой психическую активность, которую лучше было бы сравнить с тем, что мы называем активным воображением. Этот метод позволяет нам овладеть тем же содержимым, которое проявляется и в снах. В обоих случаях процесс состоит в орошении сознательного разума бессознательным, и это так тесно связано с миром алхимических идей, что мы, возможно, убедимся, что алхимия имеет дело с теми же или очень подобными процессами, включенными в активное воображение и сны, т.е. в конечном счете, с процессом индивидуации»[123]. Против этих суждений можно выдвинуть несколько возражений. Во-первых, трудно себе представить сообщество людей, «бессознательное содержимое» которых было до такой степени общо и растянуто во времени, что в течение всей истории алхимии это сообщество выражало его одинаковым образом. То есть, говоря прямо: едва ли определенный круг не связанных друг с другом людей мог на протяжении веков воспроизводить один и тот же бред в одних и тех же образах. И, вероятно, прав Е.А. Беннет, считавший,
Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. М., 2004. С. 115.
Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М., 2010. С. 67.
Бутузов Г.А. Некоторые особенности герметического языка // Алхимия и традиция. М., 2006. С. 78.
Юнг К.Г. Психология и алхимия. М., 2008. С. 351-352.
