прошла бы мимо, встретив этого же человека на улице, но, когда мне понадобилось изобразить его на бумаге, воспоминания послушно потянулись вслед за рукой. Мне никогда не удавалось передать портретное сходство – только собственное ощущение. Эти темные волосы чуть ниже линии скул, трагичный изгиб бровей и демоны в глазах заставляют меня фантазировать на тему ибсеновского Освальда («Мама, дай мне солнце…»). Возможно, Печорина («Я иногда себя презираю, не оттого ли я презираю других?»). Нет, Дубровского!..
Хотя, скорее всего, трагичный изгиб и демоны мне со страху померещились.
– Познакомишь?
Я перевожу взгляд на мансардное окно. Неба почти не видно из-за ветвей огромной липы. В ветреную погоду они скребут по крыше, и от этого кажется, будто какой-то невидимый великан там, снаружи, просит дозволения войти и укрыться от грозы.
– Не вопрос, – говорю я. – Если сама его найду.
– Если найдешь?..
Подруга устраивается рядом, поджав под себя ноги. По выражению ее лица я понимаю, что она здесь не для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела.
– Есь, а что у тебя с Эмилем?
Вопрос вызывает желание на всякий случай все отрицать. Видимо, слишком отчетливое.
– Не в этом смысле, – усмехается она. – Просто он чуть ли не вандалом тебя называет. Ругается страшно. Ты ему там какой-то тег на древней стене…
– Передавай мои глубочайшие извинения.
– То есть все-таки ты.
– Нет, хотя если ему нравится так думать, то я не против.
Настя терпеливо сидит напротив и ждет продолжения беседы, но мне резко становится не до нее.
Слово «тег» порождает некую идею, и я тянусь за ноутбуком. Чтобы достать его из ящика стола, приходится встать на колени – в этом месте потолок моей каморки под крышей практически встречается с полом.
Тег. Короткая подпись художника граффити – райтера. Смысл теггинга в том, чтобы многократно повторять собственное имя на всех возможных поверхностях. Чем труднодоступней место, тем ты круче. Чем больше тегов, тем ты круче. Как по мне, к стрит-арту эти каракули имеют еще меньшее отношение, чем наскальная живопись эпохи палеолита, однако если мой Освальд взял за правило заявлять о себе таким образом, вряд ли он ограничился бы одним лишь фортом.
Я гуглю городской стрит-арт, бегло просматриваю несколько статей – их содержание только утверждает в мысли, что найти подобного человека как минимум не невозможно, – и переключаюсь на фотографии разрисованных объектов. Некоторые из них поражают воображение, другие – обыкновенная мазня. Пролистав несколько страниц, я задерживаюсь на снимке угла жилого здания, вид со двора. Бледно-розовая стена украшена силуэтным изображением лукавого Гофмана. Лоб писателя – тут мне приходится максимально увеличить фото, от близости цели даже пульс учащается – безошибочно отмечен третьим рейсте. Еще один я нахожу в неопознанной арке между маркерными
