приблизился к стенду. И сразу прочел, что газета вышла в 1937 году.
Валя еще вставала попить. Смотрела в окно. Потом и она затихла в зрительном зале. Вдруг над головами сидящих замелькала тень.
– Это птица! – крикнул кто-то.
– Да, да! Птица пролетела!
– Кто-то умер!
И действительно, в третьем ряду обнаружили мертвого человека. Старуху с петлей на шее. Все собрались возле нее, заглядывая брезгливо и участливо… И внезапно она открыла маленькие, злые, цепкие, черные глазки и уставилась на меня.
– Вы оба умерли, – произнесла она сдавленно.
Утром их разбудил Эдик. Он постучал в дверь, не дожидаясь ответа, распахнул ее и вошел. Начал шуметь, укорять, что так поздно встают, – да еще и не встают вовсе, а дрыхнут на седьмом небе, так дело не пойдет, здесь не санаторий и не пионерский лагерь…
– …с какао, – тут же подхватил Вася.
– Борис Юрьевич вас принял подсобными рабочими, так и вставайте подсоблять. – Мужик посмотрел на часы и сказал, что дает им двадцать минут, ладно, полчаса на завтрак и ждет вон у того краснокирпичного здания.
А где взять воды, не сказал, ушел, хмуря русые брови и кругля синие маленькие глазки. Вася обошел вокруг вагончика, но воды не обнаружил. Тогда он набил снегом пустую жестяную банку из-под помидоров, валявшуюся под столом, взялся щепать полено, долго не мог развести огонь, а Валя все валялась на койке, закутавшись в рваное ватное одеяло, и не желала выползать на холод.
– Ты че, не умеешь? – хриплым со сна голосом спросила она. – У меня бабка за пять секунд печь затопляла. И я могла. Потом разучилася.
Вася посмотрел на нее и ничего не ответил. И снова зажигал спички. Наконец огонек занялся.
– Я, – сказал Вася, распрямляясь, – знаешь сколько кострлов на своем веку зажег?
– Сколько? – поинтересовалась Валя, следя за ним из своего кокона.
– Столько, сколько положено индейцу.
Валя почтительно замолчала.
Вася поставил банку со снегом на печку.
– Дерьмо, зараза, проклятье, – заругался он. – Разве за полчаса тут управишься? Мы что, в армии? Или на заводе?
– А ты служил?
– Нет.
– А на заводе?
– Нет. Нет. Нет. Я с детства люблю одно.
– Что?
– Чего нет.
– А чего нет? Чего? Ну чего?
Вася усмехнулся.
– Скажи – и тебе захочется.
– Фуджик, пожалуйста, ну скажи.
– Волю вольную. Врубаешься? Как твои сорок калек… Хотя небось богомольцы. А это уже рабство. Где ты научилась этим песенкам всяким?
– А? А?.. Ммм… Ммм… – Валя зевнула. – В туалете.
– Хыхыхыхыхы, – Вася смеялся. – В консерваторском, наверное? У Сани Муссолини мамка уборщицей в консерватории работает, так он приобщался к классике… пока грибов не обожрался
