Малик, становясь все более развязным, напоминал красивую женщину, небрежно играющую с бриллиантовой брошью, стоящей миллионы. Казалось, он хотел сказать: «Смотри в оба, увалень! Ведь ты находишься у Малика. Да, у того самого малыша Малика, которого вы все в лицее пренебрежительно называли Сборщиком, потому что его папа целые дни проводил в кассе темной конторы».
К Малику подбежали два датских дога и стали лизать ему руки, а он принимал эти смиренные знаки преданности, словно не замечая их.
– Если хочешь, мы можем посидеть на террасе и выпить аперитив, пока не позвонят к ужину… Мои сыновья, должно быть, катаются на лодках…
Во дворе за виллой шофер без пиджака мыл из шланга мощную американскую машину, ослепительно блестевшую хромированными частями.
Они поднялись по ступенькам на веранду и расположились под красным зонтом в плетеных креслах, глубоких, как кресла в клубах. К ним тут же поспешил дворецкий в белой куртке, и Мегрэ почувствовал себя так, будто он находится не в частном доме, а в курзале на водах.
– Розовый? Мартини? Манхэттен?.. Что ты предпочитаешь, Жюль? Если верить легендам, которые печатаются о тебе в газетах, то ты больше всего любишь выпить полулитровую кружку пива у цинковой стойки… К сожалению, цинковой стойки я еще здесь не устроил… Но, наверное, устрою… Вот будет забавно!.. Два мартини, Жан! Не стесняйся, можешь курить свою трубку… Так о чем же мы говорили? Ах да… Так вот, разумеется, мой брат и золовка порядком потрясены этой историей… Ведь это была их единственная дочь, понимаешь? Моя золовка никогда не отличалась крепким здоровьем…
Казалось, что Мегрэ не слушает. И все же слова Малика автоматически запечатлевались в его памяти.
Погрузившись в кресло, полузакрыв глаза, с зажженной трубкой в зубах, с недовольной миной на лице, он рассеянно любовался пейзажем, который действительно был очень красив. Солнце склонялось к закату и становилось пурпурным. С террасы, где они находились, видна была излучина Сены, обрамленная покрытыми лесом холмами, на одном из которых выделялась яркая белизна спускающегося к берегам карьера.
По темной шелковистой воде скользили белые паруса. Медленно проплыли несколько блестящих спортивных лодок. Протарахтела моторка и скрылась вдалеке, а воздух все еще вибрировал в ритме ее мотора.
Лакей поставил перед ними два слегка запотевших хрустальных бокала.
– Сегодня утром я пригласил брата с женой провести у нас день. Тещу приглашать бесполезно: она питает отвращение к семье и зачастую по целым неделям не покидает своей комнаты…
За его улыбкой таилось: «Где уж тебе понять, бедный толстый Мегрэ. Ты привык общаться с маленькими людьми, которые живут скромно, однообразно и не могут позволить себе и малейшей прихоти».
Мегрэ и вправду чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Его раздражало все, что он видел вокруг: слишком гармоничные формы, слишком спокойные линии. Он начинал ненавидеть эту великолепную теннисную площадку, шофера,
