ей навстречу и помогать правительству, и что же? От немцев получаю анонимные колкости, и от русских, что будто бы слишком деликатничаю с немцами, и все это потому только, что считаю нужным в интересах правительственного дела писать тоном, не возбуждающим страсти, которые всегда всякое дело портят. Есть другое толкование: может быть то, что я писал – глупо, но не решаюсь это думать, так как люди серьезные мне дали аттестат одобрительный. Во всяком случае, смею вырезать эту мою последнюю статейку и приложить к письму[203], с вопросом: одобряете ли Вы, ибо сие для меня главное.
Что делается в Питере, спросите Вы? Ничего ровно: чинят мостовые, мерзнут и готовятся к открытию осеннего сезона. Общее состояние – апатия, и больше ничего!
Приехал сюда наш новый посол в Берлине, гр. [Пав. А.] Шувалов. Мне кажется, что его политический взгляд верен, хотя он расходится со взглядами многих. Сущность его взгляда есть мысль о серьезном для нас значении союза с Англиею как единственною нациею, которая может быть нам пригодна и нами куплена известными умелыми уступками…
И в самом деле, нам, непосвященным в тайны дипломатии, сдается, что Бисмарк сильнее всех желает нас втравить в войну с Англиею, убивая одним выстрелом двух зайцев: парализируя Англию на море для завоевательных целей германского флота и ослабляя Россию на суше. Быстрое развитие герм[анского] флота и дерзкая политика Германии относительно колоний только и может быть успешным под условием держания Англии в полуспокойном состоянии и под угрозою войны с Россиею. Теперь в эпизоде с Испаниею[204] мы видим это ясно, как день. Будь Англия в спокойном состоянии и в мире с нами, разве посмел бы Бисмарк так нагло действовать относительно Испании и вообще вводить принцип захвата и насилия в нравы государственного международного права.
Вот почему так как усиление германского флота есть прежде всего ближайшая угроза нам, то казалось бы в наших интересах все возможное делать, чтобы выходило наперекор планам Бисмарка, и Англия могла бы поскорее стать в положение соперницы Германии и союзницы нашей, в виде угрозы Германии, в виде помехи ее замыслам на море.
Все это приходит в голову назойливо и невольно, глядя на ход развертывающихся событий, и должен чистосердечно признаться, чем более живу и вникаю в смысл так называемых европейских событий, тем более убеждаюсь, что нашей исторической роли во всем стоит преградою нами же созданная объединенная Германия. Оттого всякий раз, когда задаешь себе вопрос: в чем же должна заключаться наша политика, ответ обрисовывается так: бережно блюсти мир со всеми, но в то же время зорко следить за событиями с одною целью: уловить минуту, когда будет удобнее нанести удар Германии.
Во всяком случае, одно несомненно, если нам суждена война, одна война для России желательна, это война с Германиею – но в удобный момент. Весь ее рост, все ее развитие неизбежно и роковым образом происходят на счет
Этой статьи в архивном фонде нет. Очевидно, Мещерский имеет в виду опубликованный в «Гражданине» Дневник за 15 августа (Гражданин. 1885. № 65. 18 авг. С. 14), в котором он писал, что «руководители общественного настроения и жизни в Остзейском крае» должны пойти навстречу правительственной политике.
Речь идет о захвате Германией в 1885 г. Каролингских островов, принадлежавших Испании. Для Испании, в этом году сильно пострадавшей от землетрясений в Андалузии и холеры, это было неприятной неожиданностью, тем более что король Испании Альфонс XII придерживался пронемецкой политики. Поэтому реакция Испании на захват последовала только тогда, когда Германия стала оспаривать у нее права на эти острова. Международный скандал грозил вылиться в войну, тогда спорящие стороны обратились к арбитражу папы Льва XIII. Папа предпочел компромиссное решение: признав суверенитет Испании, он в то же время предоставил Германии морскую гавань в архипелаге и широкие коммерческие льготы. Это предопределило отказ Испании от островов, проданных ею Германии в 1889 г. заодно с Марианскими островами за 25 миллионов песет (см.:
