style="font-size:15px;"> Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.
Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.
Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.
Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.
Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.
Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы – матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново – иной, свирепой, живой, совершенной – стоит того.
Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.
Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, – ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.
Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:
– Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!
Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:
– Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.
Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:
– Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно? Неужто где-то лучше привечают?
– Загостились мы у тебя, бабушка, – ласково отстранила маленькие руки, – и так только переночевать просились, а сами которую седмицу тебя объедаем. Пора и честь знать.
Хозяюшка обиделась, но быстро отошла, заметалась по избе, поднесла ещё вяленой плотвы в дорогу. И не откажешься, чтоб не оскорбить.
Глядя на наши уменьшающиеся фигурки, старушка не раскисала, не лила пустые слёзы, только недовольно качала головой одной ей ведомым мыслям. Но мы этого, конечно, уже не видели.
Серый уверенно тащил меня между деревьев. Не то чтобы я жаждала познакомиться с сумасшедшим оборотнем, жившем в глуши, но муж считал это очень важным. Раз уж он привёл нас сюда аж от Городища, пусть развлекается. Волчица ничего не имела против. Да и мне всё равно.
– Ранняя в этом году осень, – буркнул муж. А о чём ещё говорить?
– Угу.
– И холодная…
– Угу.
– Давно такой не было.
Я смолчала.
– Фрось?
– М?
– Ты в порядке?
– Угу, – ну кто это придумал, что тишину
