блинами. Взгляд ее потух, а короткие волосы, прежде крашенные, теперь были совершенно седыми.
Но этого не могло быть! Невозможно так измениться за несколько часов… Да что там часов! Даже за несколько дней так не изменишься!
Я прижался спиной к стене, отшатнувшись от женщины, пораженный своим открытием. Тамара же, в свою очередь, глядела на меня выпученными от ужаса глазами, словно увидела привидение.
– Не понимаю, зачем ты это делаешь, – прошептала она. – Кто ты такой…
Я не мог выдавить ни слова. Но это был и не вопрос.
– Откуда ты знаешь Катю? Вы были знакомы? – А вот теперь Тамара спрашивала.
– Да, – только и сумел пробормотать я.
Она покачала головой, прикрыв глаза. Прозрачные слезинки, скатившись по ее щекам, исчезли в уголках губ.
«Ту-дум-ту-дум, ту-дум-ту-дум», – пели свою песню колеса, унося поезд все дальше.
– Катя умерла два года назад. Погибла, – безжизненным голосом проговорила Тамара.
Мне показалось, я падаю куда-то, переворачиваюсь вверх тормашками в тающей пустоте.
– Не может быть, – прошептал я. – Невозможно!
«Я же видел ее полчаса назад. Мы с ней…»
К горлу внезапно подкатила тошнота, я испугался, что меня сейчас вырвет, и буквально вывалился из купе, едва сумев задвинуть за собой дверь, пытаясь отсечь от себя то дикое, невыносимо страшное, что только что услышал.
Глава 6
Вода с шумом лилась в маленькую металлическую раковину. Я стоял, склонившись над ней в три погибели, зачерпывая воду пригоршнями и плеская в лицо. Рвотный позыв прошел, меня больше не тошнило, но собрать мысли в кучу по-прежнему не удавалось.
Я разогнул спину и поглядел на себя в зеркало.
Лицо было красным и мокрым, а глаза – растерянными и испуганными. Капли воды блестели в волосах, губы беспомощно кривились. Смотреть на себя было почему-то неприятно и даже страшновато, поэтому я прислонился лицом к стене, прячась от собственного отражения.
– Что происходит? – проговорил я.
Тамара могла нести этот вздор про смерть Кати, потому что была больной на всю голову – шизофреничкой, умалишенной. На лбу ведь такое не написано, и не удивительно, что я сразу не понял. На самом деле Катя, разумеется, жива-живехонька. Может, сидит в соседнем вагоне, прячется от меня.
Мысль была разумной, она успокаивала, однако не выдерживала никакой критики. Опровергала ее изменившаяся внешность Тамары: похудевшее тело, постаревшее лицо, седина в волосах.
Тогда что же получается? Из нас двоих сумасшедший – я? Выходит, я видел то, чего не было и быть не могло: наше общение за едой, разговоры с Катей, то, что случилось между нами в купе…
Стоп! Но если Кати никогда не было в поезде и она всего лишь порождение моего расстроенного сознания, то как я вообще мог узнать о ее существовании? И потом, мальчик ведь тоже ее видел, говорил с нею!
Нужно
