в черной мессе клавиш тьмазаткнись и вслушайся уже грохочет влага
писчебумажный протокольный стикс
опять о принтер зубы точит
пока я дочитаю стих
он предложенье обесточит
– ну вот сбылось ну вот – пошла писать
губерния. а по губам – эллада
читай. вся в саване. купированных ять
и тех не будет и не надо
сыграем в ящик пандоры опять
писчебумажный протокольный стикс
еще о принтер зубы точит
пока я дочитаю стих
он предложенье обесточит
а помнишь? – ласка ласточка лазурь
глаза расширенные литер
клинические. господи! скажу ль
о пальцы чуткие начните
озноб дурашливый в зобу крепленых вин
облатку розовую сайки
как дерн душистый кофеин ваниль
…с амвона Розанов как бы Иисус Навин
пророчит вечность – и – ничком на санки
и – в дерн распахнутый душистый
Анадиплосис
как шерсть податлива, как сон невосполнима
вода отвесная, откуда вытек весь
воздух – там беспамятства равнина
запаянную в шаре держит взвесь
как троеперстье, в пустоте… и музык
в волне изваян мускульный плавник
песчана смерть, и безнадежно узок
как узнаванья – погруженья миг
Эвтерпа девочка искуснейшая из
недвижимостей! некогда бродяжил
в слезящейся как море парадиз
волнообразной ионийской пряжи
и мой движок. но плакальщица-сушь
сомкнулась сузилась, и время обмелело
и пьющий смесь бессолнечную муж
не возвратится в мыслящее тело
просеянный чрез горловину
стекла фигурного, песок
утопленницу луговину
с плоящегося дна извлек
не иссякают в «перемычке»
ни бабочка ни Чжуан-цзы
но забираются в кавычки
и их песочные часы
где смерть живет как «малое сознанье»
на дне «большого», опершись о свод
акрополя немые изваянья
все наши мысли переходят вброд
и достигая берега значений
нашарив средостенья крестовик
как воинство летучих сновидений
переломляют ропщущий тростник
телескопический зрачок
душеприказчица-ангина
сырых слогов сырая глина
и перепончатый платок
речь, перемычка, горстка сна!
когда как патока – осадок
избыточен, и всё что знал
потоплено в узоре складок
Эвтерпа матрица Европа парафраз
материковый!
