взмахчьим пальцам ямбом каменеть
и лимбом снисходить и грезить
с подругой мнимой Мнемозиной
царапаться влюбленно в смерть
как челобитчик перед ней Невой – как подданный он падал
на пепелище кек-уок
(растрачен в свитке рукопашном
наскальный петербург теней)
теперь пляши
огнеупорных башен
элегик, мать твою, и трагик
в падучей бьющийся Орфей!
аттическую соль лакал
се – остров Патмос не Пальмира
наволгший беломорканал коньячный пира пунш и пыл
в метро конечном скрежет пыли
и закадычный тот глоток…
…на сонмы струнных раскроили
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
и цепенеет идол бург
держава сывороткой хлещет
сам скипетр-Петр – как кровосток
на капище помпейских литер
ладонью
ущемляет плац
подруга очи разверзает:
Чьим пальцам ямбом каменеть
и в нимбе зыбком ужаснувшись грезить
«куда еще всего себя ты вложишь…»
куда еще всего себя ты вложишь
всё в щелк да в щелк
машинописных альвеол и клавиш
смесительный снует уток
в тираж выходит сукровица
и вывихнутая стопа
как машенька к подножью жмется
александрийского столпа
ужель шелковицы ей поминальной мало
печатных плит воздушных сот
не сеют и не жнут ямбический обмылок
но извергаются с высот
в сетях и нетях психотропных
задушенные имена психей
и чем стропила выше – струпья
столбов содома солоней
се, плотник мой, слюды и дыма
вальс с поджелудочной слезой
…что рушишься бесплотной тенью
предстательною железой
«Голый завтрак». Премьера
се – завтрак на траве он голый
он в складчину раздет
за обе щеки ветреную голень
уписывает менуэт
в воображении и только
как посох тросточка цветет
лицо присыпанное тальком
вакханки бородатый рот
и в хороводе мусикийском
приняв на посошок
так и стираешься с возлюбленной
актриской
в астральный порошок
и – кончено погасшим стэком
в партере уголь ворошить
а
