в комнатах наверху. Имея перед глазами произведение искусства, желательно, я полагаю, видеть его целиком, а не частично. Надеюсь, дамы простят нас?
Под женскими взглядами, полными зависти, мужчины спешно покинули гостиную. Вслед за хозяином дома они отправились в верхний этаж смотреть на графа, который изъявил желание полностью обнажиться и представить дикарскую роспись во всём неприкрытом великолепии.
– Прошу вас, прошу! – Княгиня NN пыталась отвлечь внимание брошенных женщин. – Играем в карты!
Но даже оказавшись за картами, дамы не столько играли, сколько обменивались двусмысленными замечаниями по поводу увиденного. Обсудили и своеобразные манеры графа Толстого, и скульптурную красоту его тела, и будто невзначай упомянутых съеденных врагов… Чуть поспорили, не позволяя себе выходить за рамки приличий, – и оставили особенно смелые мнения для обсуждения после, шёпотом в узком кругу.
Карты и очередная выходка Фёдора Ивановича вызвали в памяти дам одну историю, которая взбудоражила Москву, а следом и Петербург всего несколько лет назад. Тогда блестящий светский шалопай, прозванный cosa-rara – редкая штучка, – князь Александр Николаевич Голицын играл по-крупному с другим бесшабашным кутилой по прозванию le comte Léon – гетманским сыном графом Львом Кирилловичем Разумовским. Фантастические празднества, которые закатывал le comte Léon у себя в доме на Тверской и в имении Петровско-Разумовское, делались притчей всей первопрестольной.
После одного такого загула князь и граф оказались за карточным столом; cosa-rara поставил на кон свою жену, княгиню Марию Григорьевну, – и проиграл. Вышел редкий скандал, и даже несколько лет спустя дамы не отказывали себе в удовольствии вспомнить развод проигранной княгини с князем и её новое замужество.
К нескорому возвращению мужчин косточки московским светским львам со львицами уже были перемыты, и даже сплетни посвежее заканчивались.
– Во что здесь нынче играют? – между прочим осведомился Фёдор Иванович. Он уже вернул своему туалету прежний вид; образ святого Спиридона и таинственный овальный медальон снова покоились на груди под рубашкой.
Играли в вист, который давным-давно числился унылым развлечением степенных и солидных людей; играли в ломбер… Граф скривился. С тех давних пор, как он впервые сел за карточный стол, выигрывать и проигрывать ему доводилось немалые суммы. Из проигрышей выпутывался; когда же были деньги – не считал, а тратил на новую игру и кутёж. Притом игры предпочитал не солидные, коммерческие – вроде тех же виста с ломбером, – но азартные, где характер Фёдора Ивановича давал ему преимущество над любым противником. Своим напором граф побеждал порой даже чужое игрецкое счастье.
Толстой отдавал предпочтение гальбе-цвельфе, квинтичу, фараону – любой игре, где надо прикупать карты. Ещё в кадетском корпусе картёжные совместники заметили стратегмы Фёдора Ивановича. Недолго поиграв с человеком, Толстой разгадывал его характер и игру. Он узнавал по лицу,
