Как − кто? Андрей.
− Зачем?
− Я не знаю.
− Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.
− Глупая. Он не сердится.
− Почему?
− Я же сказала, что он тебя любит.
Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.
− Значит, мне можно к нему зайти?
− Нужно!
Орловский лежит на больничной кровати, и от одного только этого осознания хочется совершенно трусливо развернуться и сбежать. Но я просто подхожу и встаю в полуметре от него. Кажется, он спит, что даёт мне возможность стоять и смотреть на него, отмечая какие-то вещи, которые раньше казались совсем неважными. Как он хмурится во сне, например. Точно так же, как в детстве, когда ему было семь, а мне шесть, и он пытался меня «строить». Как же давно это было! Кажется, в какой-то другой жизни, где были совсем другие Андрей и Рита.
− Пухляш, ты во мне дыру проделаешь, − жалуется он, не размыкая глаз, чем заставляет меня инстинктивно отступить на шаг. − И я совсем не о щедрой порции халапеньо в моём желудке.
− Я…
Что − я? Вот что мне ему сказать? Не виноватая я, эта идея сама пришла? Или может: прости меня, я больше не буду?
− Да? − уточняет он, приоткрывая глаза и вперившись в меня взглядом.
− Мне очень жаль, что всё так вышло, − говорю то, что крутится на языке с того момента, как Орловский стал задыхаться на глазах у изумлённой публики. − И ты мог бы предупредить, что у тебя аллергия на халапеньо!
− Да-а? Как бы это выглядело, по-твоему? О! Какой чудесные пирог с ревенем! Только я его есть не буду, у меня аллергия на один из его компонентов, а именно − на перец?
− Да, глупо, согласна.
− Более чем.
Я поджимаю губы, не зная, что ещё добавить. В принципе, всё, чего бы ни пожелал мне сказать сегодня Орловский, я заслужила на все сто. Но и продолжать оправдываться не хочется. Я виновата и знаю это. И он тем более знает, что я это знаю.
− Почему ты меня позвал сюда?
− Потому что в курсе того, как ты станешь изводиться.
Его слова − словно удар под дых. Потому что совершенно не соответствуют моим праведным желаниям оправдаться. Орловский словно знает обо мне что-то, что доступно только ему. Например, как я стану корить себя, на чём свет стоит, когда останусь одна. И хочет избавить меня от этого. Несмотря на то, что я его едва не убила. Пожалуй, это самое суровое наказание для меня.
− Андрей… − тяну я, и в моём голосе слышатся те нотки, которые кажутся несвойственными мне от слова «совсем».
− Да, Пухляш?
− Почему у нас с тобой всё так?
Боже, нет. Мне совсем нельзя задавать ему этот вопрос. Там, в коридоре, его девушка, которая подходит Орловскому на все сто. Красивая, изящная, умная… впрочем, в последнем я сильно сомневаюсь. А я стою тут, рядом с парнем, которого знаю с самого детства, и задаю
