Но как только она это сделала, из контейнера вырвались помещенные туда генетические чары – и нос ее, вдохнувший их малую толику, стал огромным, как арбуз. Любопытство Бабетты сыграло злую шутку не только с ней. Запертые в контейнере геночары расползлись далеко окрест, превратившись в целое сонмище генетических болезней и проклятий. Гензель подозревал, что история это выдуманная, но чувствовал также и то, что его собственное любопытство может принести не меньше горя. Тут, пожалуй, и оторванным носом не отделаешься…
Гензель выглянул из кустов. Ложбина, поросшая по краю зарослями, и в самом деле оказалась велика. Пожалуй, вместила бы в себя половину городского квартала. Этакая чаша, утопленная в чреве Железного леса. Но чтобы найти источник звука, Гензелю не потребовалось долго ее рассматривать. Потому что источник этот находился прямо у него перед глазами. И не заметить его он не мог, даже если бы глаз и вовсе не было.
То, что он увидел, оказалось невообразимо.
Невозможно.
Он услышал, как клацнули его собственные зубы – судя по всему, мышцы челюсти рефлекторно сократились. Хорошо еще, язык не откусил… Не в силах оторваться от открывшегося зрелища, Гензель попятился. Это было… Чарующе и необычно. Жутковато и прекрасно. Проще говоря, это было нереально – нереально, как и все остальное в этом лесу. Но нереальность того, что находилось в ложбине, была особенного рода. Это была самая странная нереальность на свете.
Может, это творение солнцеликих альвов?.. Но те не избрали бы сумрачный Ярнвид, сочащийся генетическим грехом, местом своего обитания.
Почувствовав, что глаза начинают слезиться оттого, что он долго не моргал, Гензель наконец нашел в себе силы оторваться от необыкновенного зрелища и нырнуть в кусты.
Обратный путь он преодолел за считаные минуты. Бежалось на удивление легко, возбуждение подгоняло короткими электрическими разрядами, от которых мышцы наполнялись позабытой уже силой. И даже голод как будто бы сделался не таким уж и досаждающим.
Гретель сидела там, где он ее оставил, и в прежней позе. Ссутулившись, мертвым взглядом смотрела в землю, и глаза ее, прежде напоминавшие прозрачные горные родники, выглядели пустыми стеклышками. На миг Гензелю показалось, что сестра мертва – просто тихо испустила дух, сидя здесь, на поляне леса, – и сердце от испуга хрустнуло, как попавший под колесо осколок льда. Но Гретель была жива, пусть и обессиленна. Услышав шумное дыхание брата, она с трудом подняла голову и даже улыбнулась. Улыбка была слабой, вымученной, но и такая заставила свалиться с души Гензеля многотонный валун.
– Сестрица! – Он торопливо присел рядом. – Слушай, что расскажу! Не поверишь, что я в лесу нашел.
– Что? – спросила она беззвучно, одними губами.
– Это… – столкнувшись с необходимостью описать ей то, что видел сам, Гензель только теперь сообразил, что даже не представляет, с чего
