изменений, каких, возможно, не видели тысячу лет. И у него есть возможность направлять и изменять жизнь людей вокруг него.
Мало кто из однокашников Василия горел любовью к своему делу. Смотрели на семинарию как на рядовое учебное заведение. Почти никто не хотел идти в попы. Быть попом пугало. Поп сам – пугало. А тем временем ветер вместе с запахом дыма приносил совсем уж черные сведения о расправах над священниками в провинции. Кто-то из семинаристов уходил в общественные науки, надеясь найти в них материал для изменения сложившейся в империи церковной системы к лучшему. Кто-то читал Толстого. Кто-то не видел противоречия между марксизмом и христианством, но, когда начиналась дискуссия, всегда становился на сторону марксизма. Для всех почти христианство казалось чем-то давящим, косным, нуждающимся в радикальной реформе.
Осенний семестр 1916 года закончился раньше срока. Ходили слухи, что городские службы будут экономить на отоплении. Еще поговаривали, что будут принудительно мобилизовывать семинаристов. Сергиев Посад, где учился Василий, – рабочий городишко. Бабы, ставшие от горя и трудов кликушами, бесконечно пьяные мужики, толстые пугливые обыватели. В посадской пасторали слышна одна только ноющая нота: никто не любит, никто не позаботится, все пропало, Бог забыл. Забыл? Василий видел нечто иное: присутствие Божие. И ждал. Ждал, как, может быть, никогда в жизни не ждал: когда же он станет священником. Тексты пламенных проповедей являлись Василию едва ли не каждый день во сне. Ледяной рукой юноша касался горячего виска: схожу с ума? Но тогда будто кто умывал его лицо трепетной рукой, и Василий утешался, снова получив уверение, что с ума он не сошел и священником будет.
Едва закончился семестр, пришло письмо от графа Медема – приглашение на хутор «Александрия», что в Хвалынском уезде. Его сиятельство желает, чтобы Василий Надеждин преподавал его детям, Феодору и Софии, Закон Божий. Не без вмешательства владыки Анастасия, подумалось Василию.
Теперь у Василия будет новая, полная трудов жизнь. Он станет священником, у него будут дети: по плоти и по духу. Он создаст гору книг о том, как важно детям привить религиозное чувство. И он найдет, несомненно, найдет, Бог его в поисках не оставит, те самые слова, которые окажутся мощнее «Интернационала». И конечно, он будет не один, а с единомышленниками, и это будет новая, прекрасная молодая Церковь, свободная от наветов.
Прекрасная и молодая. Память невольно вызывала лицо Елены – Элиньки, невесты, которой Василий писал так же часто, как и владыке Анастасию. У них с Элинькой когда-нибудь будут дети! А пока он с Соней и Федей будет учиться, как быть учителем. И немного поймет, что значит быть отцом. Возможно, Бог так устроит, что Соня и Федя станут его помощниками в жизни! Какая все же у него хорошая будет работа! Но в той же самой памяти всплывали пьяные голоса его однокашников и их животный, взывающий к самому нутру плоти смех, за которым следовали дикие крики, как будто кого-то обделили куском.
Затем, сделав виток,
