сквозь неистовый рёв пожара, ему почудился тихий, едва различимый всхлип. Эл развернулся резко, бросился в угол, отшвырнул прочь тяжёлый ящик и увидел маленькие пальчики, вцепившиеся в решётку.
Дверку заклинило, она не поддалась сразу, не пожелала открыться. Эливерт вырвал её с корнем. Сунул руки в тёмный лаз под шкафом, вытащил скрюченное дрожащее тельце. Обхватил, прижимая к себе.
Жива! Всеблагая Мать, она жива! Жива!
Граю вцепилась в него обеими ручонками.
– Папка! Они… – она захлебнулась в слезах. – Мама, мамочка…
Эл вскочил на ноги мгновенно. Пламя уже охватило всё вокруг, словно он стоял в самом центре огромного костра. Огненная ловушка захлопнулась, отрезая пути к отступлению.
Нет, умирать рано! Он лбом стены прошибёт, но Граю не сгинет сегодня в этом проклятом зареве. Прикрывая дочку руками, насколько это было возможно, Ворон кинулся с кухни. На пороге оглянулся мучительно… Но вытащить и Граю, и Вириян ему не по силам точно.
– Да пребудет дух твой в благодати! – чуть слышно шепнул на прощание Эливерт и выскочил в гостиную, полыхавшую уже от пола до потолка.
Он видел спасительный проём двери, но выход был отрезан сплошной стеной огня. Ворон метнулся было к окну, но понял – и там не проскочить. Он подхватил с пола уже тлевший тканый половик, накрыл им с головой себя и Граю и, не видя ничего, пошёл напролом сквозь стену огня.
Нестерпимый жар отступил внезапно. И хоть опалённая местами кожа горела по-прежнему, Эл угадал, что они выбрались. Ноги подкосились, и он упал на прохладную мягкую траву.
Кто-то стащил с них занявшуюся ткань. Свежий воздух обжёг горло. Эливерт смотрел вокруг, но ничего не видел. Будто в странном сне очутился. Неясные тени вокруг. Гул встревоженных голосов долетал издалека. Чьи-то руки, чужие и холодные, волоком оттаскивали их прочь от ревущего неистового пламени.
Он прижимал к себе Граю, не выпуская даже на миг. Пальцы уже сводило судорогой, но он не мог разжать тиски собственных рук.
Орлех что-то кричал в лицо, но Ворон не понимал, что тому надо.
– Дурак! Дурак полоумный! Ты что творишь? Вы целы? – Орлех потряс вифрийца за плечи, оглянулся на грохот – это рухнула сгоревшая крыша. – А Вириян… Она там? Она… Эл, ответь! Скажи хоть что-нибудь, брат! Брат!
Он ничего не сказал. Он не понимал ничего. Он ничего не слышал и не видел. Он только чувствовал, как рыдает безутешно, уткнувшись в него мокрым носом, его Воробышек. Он прижимал её к сердцу, страшась отпустить. Он смотрел, как пылают обглоданные пожаром останки его дома…
А в голове набатным колоколом звенел монотонный холодный голос пророчицы Тайлли. Слова, сказанные почти два года назад, воскресли в памяти так легко, словно он слышал их только вчера: «Опасайся огня, Ворон, опасайся! Огонь опалит твои крылья, огонь выжжет твою душу, огонь отнимет самое дорогое. И дождь
