в тюрьме не стучат, а перестукиваются. Даже анекдот такой есть…
– Я не люблю анекдотов, – в голосе еще чувствовалась обида, он хотел бы скрыть это. (Да и Женя пришел – сам!) – Кстати, о смысле слов, – сказал он мягче, – я знаю, что не только пионерские лагеря бывают…
– Вот! Давно подозревал, что ты придуриваешься.
– Я не придуриваюсь. Мой отец был в концлагере. В Германии.
– Что?.. Но этого не может быть!
– То есть… Но почему?!
– Его бы судили. Как изменника родины. А это расстрел.
– Он не изменник! Он был контужен, обе ноги прострелены. Он служил перед самой войной, в Белоруссии…
– Все равно. По тем понятиям он должен был застрелиться.
– Они были тогда на маневрах – ни одного боевого патрона…
– Все равно. После войны всех интернированных отправили в Союз, в лагеря. Он там был?
– Нет. Их освободили, кажется, американцы. В сорок четвертом. Да он потом воевал, до Берлина дошел. После войны еще служил там три года… Да у него медаль «За отвагу», орден Красной звезды!
– Все равно. Никто бы не стал разбираться. Хотя… три года спустя… Нет, в сорок девятом его должны были посадить.
– Как видишь, разобрались!.. Правда, на свой завод он потом устроиться не смог…
– Ему повезло. Просто невероятно повезло!
– Повезло?! Три года концлагеря, два побега! – неудачных. Это по-твоему – повезло?!
– Два побега?! И он остался жив? Да если б это было у нас… Ну, не сердись… Погоди, а как же ты в институт поступил, с такой анкетой?
– В анкете я ничего не написал. Это же недоразумение: мой отец честный человек, фронтовик. А анкета должна быть чистой.
– Но ведь это – подлог!
– Подлог?! Ах ты!.. – «Извиняться пришел!» У него стало темно в глазах. – Ну иди, стучи! – Павел изо всех сил нажал на отбойник.
Да… Женя промолчал. Ни звука! Презрительное молчание. Это хуже всего. Никто его не пожалел. А он сам кого-нибудь жалел? Ваську жалел, никогда над ним не смеялся. Но и не вступился ни разу. Васька сейчас в Москве. Раздробил стопу. Только стопу… На минуту он даже позавидовал Ваське, но сразу одернул себя: «Не ныть!»
А Дёму не было жалко. Ничуть.
Бригадир поставил их вдвоем разбросать кучу гравия возле цеха – может, нарочно? День был солнечный, воздух свежий – вот это жизнь! Павел начал работать, Дёма стоял, прижимая к груди черенок лопаты.
– Подожди, – начал он, – нам надо поговорить…
– Поговорить? О чем! – Павел продолжал копать.
– Подожди, ты единственный человек здесь, с кем я еще могу поддерживать отношения. Речь пойдет о газете…
«Опять, опять эта газета! – Павла передернуло. – То редактора из себя корчит, то поговорить надо!»
– Да тут, вроде, все ясно, – энергичный взмах.
– Подожди, ничего не ясно. Вернее,
