прочитал: «Ситников Владимир Леонидович, образование высшее, женат, двое детей – сын и дочка. Дал согласие на работу директором Оглоблинской восьмилетней школы». – Председатель перевёл взгляд на посетителя и спросил:
– Если я не ошибаюсь, это вы?
– Совершенно верно.
– А я Александр Степанович Лукинов и вот уже четырнадцать лет являюсь руководителем этого сложного колхоза. Я окончил институт, инженер-механик. – Он замолчал и, прищурившись, посмотрел на директора, вертя в руках белую авторучку; заметно было, что он в чём-то сомневался. И вдруг взгляд его серых глаз сделался решительным, и председатель спросил: – Владимир Леонидович, скажите, до прибытия в наше село вы когда-нибудь работали в качестве руководителя?
Ситников, совсем не ожидавший такого вопроса, нахмурился и чистосердечно ответил:
– Никогда в жизни не был начальником. Я люблю свою профессию учителя математики. Но обстоятельства сложились так, что мне пришлось стать директором школы.
– Я так и думал, – вздохнул председатель. – Я сразу догадался, что вы на поприще руководителя человек новый и пока что, извините, неопытный. Вы и десяти дней не проработали, а уже сфабриковали материал в суд на человека, с которым вам предстоит работать. Так? Я вас, конечно, понимаю. Я тоже начинал свою карьеру руководителя, как и вы, – откровенничал Александр Степанович. – Едва я стал председателем правления колхоза, произошло неприятное событие: ночной сторож украл телёнка. Я возмущался, негодовал, метал громы и молнии, вызвал милицию; мужика за кражу арестовали и осудили на два года. Не буду дальше распространяться, но таким манером я проработал некоторое время. С точки зрения коммунистической морали, я чувствовал себя идеальным человеком, но на своей шкуре ощутил, что люди меня считали дрянью, мерзавцем и то и дело подстраивали мне всякие пакости. И вот эта моя принципиальность, которой нас так долго обучали в школе и институте, стала, знаете, ослабевать. Я понял, что надо хитрить, ловчить, мудрить и плутовать. А главное – договариваться. Я научился держать в железной узде весь коллектив, в том числе алкоголиков, воров и бездельников, и заставлять их работать, приносить пользу хозяйству. Признаюсь честно, не всегда по закону. И что получилось? С точки зрения государственной морали, я стал скверной, преступной личностью, хоть без суда меня в тюрьму сажай. Но люди меня стали уважать, ценить, любить и бояться. К примеру, сегодня утром вот тут, – председатель показал указательным пальцем на пол перед дверью, – стоял на коленях механизатор, такой громадный мужик, что его и колотушкой Богдана Хмельницкого с ног не сшибёшь, и, чуть не плача, умолял меня: «Степаныч, прости!» А дело вот в чём: он один из лучших механизаторов, однако проворовался. Я сквозь пальцы смотрю на тех, кто чуть-чуть украдёт. И вот он вообразил, что ему всё с рук сойдёт, и попытался утащить много. Я его со своими
