мне, что я делаю не так!
Глубоко и тяжело дыша, Учитель сел на травку передо мной, скрестил ноги и близко наклонился ко мне, почти касаясь моего лица. Затем взор его смягчился, и он спросил почти нежно:
– Ты хочешь помочь своей матери?
– Конечно, – ответил я. – Ты же знаешь, зачем я пустился в Путь.
– Тогда подумай сам – что пользы в том, чтобы просто сидеть, сохраняя свой ум в пустоте в течение часа? Разве животные, разные там хомячки-кролики, не тем же заняты? Разве пьянчуги, что валяются под столом после очередного стакана пойла, не тем же заняты? Разве их ум не пуст и спокоен, пусть и не очень долго? Подумай уже об этом, а заодно скажи мне, зачем мы, по-твоему, медитируем?
– Мы медитируем, потому что ищем истину, а истина заключается в тишине медитации.
– Верно. Только наполовину. Медитация – это не цель, а средство, инструмент. Это топор, очень острый топор, которым мы рубим дерево. Рубка дерева – это мудрость, абсолютная мудрость, само сердце Пути. А вот медитация ради медитации – это то же самое, что пустить топорище на растопку, вместо того чтобы с его помощью нарубить дров. Какова цель Пути?
– Я надеюсь отыскать ответы на вопросы, почему моя мать умерла так мучительно, почему она вообще умерла, почему все мы – и хорошие, и плохие – страдаем и умираем; почему вся эта жизнь, труд всей жизни, плоды этого труда, обращаются в прах и боль. Вот в чем цель Пути для меня.
– Все правильно, так и должно быть. Ну и что, ты вправду думаешь, что если сможешь сидеть здесь часами, днями или месяцами, опустошая свой ум, то найдешь ответы на эти вопросы? Ты думаешь, что так ты освободишься от болезней, от утрат дорогих тебе вещей и близких людей? Ты думаешь, что освободишься от самого старения или удержишь энергию тела и ума, покидающую тебя день ото дня, – одним словом, ты думаешь, что не умрешь?
– Думаю, что ты прав: думаю, что даже если я смогу усидеть здесь, освобождая свой ум до пустоты, сохраняя спокойствие и безмятежность в течение длительного времени, стойко снося жару и холод, дожди и зной, то все равно я когда-нибудь заболею, неизбежно состарюсь, не смогу больше сидеть здесь и наконец умру.
– Ну а раз так, пожалуйста, – настойчиво прошептал он мне, – пожалуйста, послушай меня хорошенько, и ты научишься истинной медитации, научишься использовать ее для наших конкретных целей.
Камалашила снова уселся рядом со мной, но на сей раз он устраивался с такой основательностью, что мне показалось, что больше он уже никогда не вскочит.
– Есть три способа медитации, – начал он, не покидая свою медитативную позу. – Начнем с первого. Мысленно представь себе образ твоего Сердечного Учителя.
Это было легко сделать и легко удержать: видеть Ее – пусть даже всего лишь внутренним взором – всегда было для меня и отдыхом, и утешением.
– Первым врагом медитации, – снова зашептал он, – является некая разновидность лени: иногда просто нет настроения медитировать.
Поэтому будет очень неплохо –
