Не успеем, ты не дойдешь. Одному бы успеть.
– Скхотинха ты, блхятхь, – непонятно ответил зверь и бессильно откинулся на землю.
– Слышишь, зверь! Отдай мне железную палку? – решился Ынгу. – Мы за тебя будем молиться Мурзунгу. Всей деревней, клянусь отцом. Хорошо?
– Кхулех тхутх кхорхошегхо? – опять непонятно спросил зверь и с трудом вытащил из-под себя палку. – Идхи отхсюдах нхах!
Ынгу подошел вплотную и схватил палку за один конец. Зверь коротко рассмеялся и в руке у него что-то щёлкнуло.
– Отдай, тебе не нужна! Мне нужна! – уже уверенно тараторил Ынгу, потянув свой конец палки. – Отдай!
Серафим посмотрел ему в глаза и вспомнил ефрейтора Тарманова перед смертью. То же непрошибаемое упорство пополам с вечной глупостью. Не отпустит…
– Иди нахрен отсюда, дед! – с трудом выговорил он. – Ни к чему тебе мое боевое оружие. Будет вода прибывать, если ты не сбрехал, хоть застрелюсь сразу.
– Отдай! – решительно рванул автомат дикарь, и ничего больше не оставалось, как выстрелить. Короткая, в три патрона очередь пробила старику грудь навылет. Он закачался, что-то шепча своему Мурзунгу, и упал на спину.
– Допрыгался, пень старый? А мог бы домой шлепать… – спрашивает Серафим у покойника. По понятным причинам ответа нет. Только щёлкают клешнями многочисленные крабы, видимо, почуявшие добычу. Они лезут из корзины дикаря, подбираются со всех сторон.
– Вот, начните с него, а меня потом… Потом… – сам себе шепчет Серафим. В глазах у него после короткой борьбы за оружие потемнело, голова начала кружиться.
Не уснуть бы – заживо сожрут! Какое здесь солнце яркое, как давит на глаза…
Крабы, деловито пощелкивая клешнями, полукругом сходятся к двум людям – мертвому и едва живому. Все, кто есть в округе, заслышав сложную мелодию щелчков, в которой есть всё – и где лежит добыча, и сколько её, и кто нашел и гордится, исполняя танец охотника и созывая всех на пир.
– Собирайтесь, братья, собирайтесь! Безволосые с вечной суши в нашей власти! Отомстим! Съедим всех, нас будет больше! Нам станет лучше! Растите, племена, растите! Сюда! Сюда!
Всё новые и новые крабы, шевеля усиками и щелкая, стекаются к добыче, хлопая почти человеческими глазами, на которых у последних поколений стали появляться ресницы. Зачатки легких похрипывают при быстрой ходьбе, но помогают оставаться на воздухе подолгу. Передние клешни у некоторых медленно, но верно превращаются в трехпалые манипуляторы.
Да и вообще – со времен ядерной войны крабы заметно поумнели.
Квеквукарг
Поперёк давно немытой витрины магазина приклеены ленты. Крест накрест. Большие красные буквы сообщают даже близоруким – СДАЁТСЯ В АРЕНДУ. Есть в этой надписи что-то пораженческое, как ни посмотри.
Капитуляция налицо.
Тимофей вытер ладонью потное лицо, огляделся – нет ли полиции – и с наслаждением закурил, пуская вороватые струйки дыма в раскалённый июльский воздух. Дел по горло, но лень и жарко.
