была задвинута в самый угол.
Беременность Инги спланирована не была, просто не оказалось в нужный момент под рукой «изделия № 2». А после травм, полученных мной в армии, детей у нас больше быть не могло. Все это наложило свой отпечаток на мое отношение к сыну. Слишком многого я от него ждал, и слишком слабо оправдались мои ожидания.
Весь в делах и проблемах, я уделял сыну мало внимания. Груз воспитания волокла Инга, я же сосредоточился на построении материальной базы. Нельзя сказать, что у меня все шло гладко. До середины девяностых мыкались по съемным хибарам. С деньгами было то густо, то пусто. Несколько раз мне приходилось всерьез шхериться от ментов, и Инга терпеливо сносила ночные обыски и длительные допросы, на которых от нее тщетно пытались добиться сведений о месте моего пребывания. Дважды меня основательно продырявили, и уж не помню, сколько раз я отлеживался, харкая кровью, после неудачных разборок с чужими бойцами. Но когда Артему стукнуло восемь лет, наша жизнь слегка устаканилась, и я начал с ним заниматься. Приучил к ежедневной зарядке, стал таскать в спортивные секции, отдавая предпочтение близким мне единоборствам. Ничего не получалось! Если я не стоял над душой, то он игнорировал утренние упражнения. В школе, успевая в точных науках, он имел железобетонный «трояк» по физре; тренеры же спортсекций в один голос твердили, что задатков у него нет и, что хуже того, нет никакого желания заниматься. Я нервничал, злился. Каюсь, я, бывало, распускал руки, пытаясь наставить сынулю на путь истинный, но все было напрасно. Последней попыткой был теннис. Когда стало очевидным, что и здесь от Артема проку не будет, я сдался.
Нельзя сказать, что я поставил на Артеме крест. Ну, не вышло из парня спортсмена – бывает! В конце концов многие ни разу в жизни не надевали боксерских перчаток и не знали худшего наказания, чем игра в волейбол. Если бы дело ограничивалось только неприятием спорта, я бы пережил. Но у Артема начисто отсутствовал интерес к жизни! Казалось, оставь его одного – и не в тайге, а на улице города, – и он умрет с голода, даже не попытавшись раздобыть кусок хлеба!
Инга его защищала. Твердила, что всему виной мое воспитание. Что если бы он рос в нормальных условиях, то не было бы и половины проблем. Слова про условия меня раздражали. Я начинал заводиться и говорить, что миллионы парней живут в миллион раз хуже нашего сына, но она вздыхала: «Я не про деньги». «А про что? – кричал я. – Про что? Чего ему не хватает? Надо было его в Суворовское училище сдать, там бы научился драться и бороться за жизнь! Подрастет – от армии отмазывать не буду!» – «Ты хочешь, чтобы его убили в Чечне?» – «Мой сын так просто не дастся!» – «Ты же видишь, как он на тебя не похож…»
Когда я, тщательно подбирая слова, объяснил, что его похитили и требуют выкуп, реакция Инги была моментальной:
– Это все из-за твоих дел.
– Ясен пень, что не из-за твоих! Ты бы предпочла, чтобы я работал на заводе? Или тренером в школе? Поверь, у них еще больше проблем, чем у нас. И значительно меньше способов с проблемами справиться…
Посидев молча какое-то время, она слегка успокоилась.
