прелесть, она ничуть не кривила душой. Может быть, то, что она сказала, прозвучало по-другому, не так, как ей хотелось, но его появление смутило и взволновало ее.
Обедать c остальными Энн не пошла, а целый час бесцельно пробродила по Пятой авеню. Уставясь невидящим взглядом в витрину какого-то магазина новинок, Энн вспомнила о Нили. Еще вчера в качестве талисмана она купила ей кроличью лапку: сегодня утром у Нили должны были начаться репетиции программы «Все звезды». Энн чувствовала, что завидует Нили, ее жизнелюбию, живости и умению смотреть на жизнь легко. С такими людьми, как Нили, подумала Энн, ничего плохого не может случиться, наверное, никогда.
Вернувшись в контору, Энн увидела, что у нее на столе, на ее папках, сверху лежит какая-то газета. Решив, что ее положила туда одна из секретарш, чтобы она прочитала очередную статейку о себе и о вызвавшем такой интерес кольце, Энн собралась уже выбросить ее в корзину для ненужных бумаг, когда заметила прикрепленную к газете карточку внутриконторских распоряжений c печатью Лайона Берка, на которой его рукой было написано: «Представляет интерес для Энн Уэллс. Смотри статью на второй странице».
Развернув газету, Энн сразу увидела прекрасную фотографию Дженнифер и… Тони Полара! – под которой огромные черные буквы провозглашали: «Новый любовный роман Бродвея!» Сама статья была написана c плохо скрываемой иронией. В ней приводились слова Тони Полара, якобы заявившего журналистам, что встреча c Дженнифер поразила его, как удар молнии. Дженнифер высказывалась более сдержанно, но, по словам автора, все же призналась, покраснев от смущения, что испытывает к Тони взаимную симпатию. Далее Тони и Дженнифер сообщали, что познакомил их один из их общих знакомых, которого зовут Лайон Берк. «Лайон привел и, можно сказать, вручил мне ее, – рассказывал далее Тони. – Он сказал мне: „Ты помнишь, что я обещал тебе к премьере подарок? Она и есть мой подарок“».
Энн закрыла газету и, вся ослабев от непонятного ощущения охватившего ее счастья, откинулась на спинку кресла. Строчка «Лайон вручил мне ее» не выходила у нее из головы.
Чей-то голос, назвавший ее по имени, вывел Энн из состояния блаженной задумчивости. У ее стола стояла Нили.
– Да знаю я, Энн, что не должна была приходить сюда, но домой идти я не могла. Мне необходимо было повидать тебя. – Лицо Нили было залито слезами.
– А почему ты не на репетиции? – удивилась Энн.
Нили горько разрыдалась. Бросив встревоженный взгляд на закрытую дверь кабинета Генри Беллами, Энн кинулась усаживать Нили в свое кресло, приговаривая:
– Давай-давай садись. Не вставай, тебе говорят, постарайся взять себя в руки. Я сейчас возьму пальто, и мы поедем домой.
– Да не хочу я домой, – заупрямилась Нили. – Пойми, не могла я вернуться к себе в комнату, ведь я так радовалась, когда уходила из нее утром. Даже на своем зеркале помадой написала: «„Гаучерос“ покоряют Бродвей!» Глаза бы мои не видели ее сейчас!
– Но, Нили, тебе нельзя здесь оставаться, а то совсем раскиснешь!
