адрес, и там в квартале полно кондитерских.
Слово «кондитерские» она произносит словно напыщенный первокурсник колледжа, проучившийся полгода за рубежом и теперь вернувшийся домой во Францию.
– Но я хочу есть сейчас.
Если бы я путешествовала одна, то могла бы есть, что захочу и где захочу, а не выслушивать ее снобистские речи по поводу маффинов в аэропорту.
Мама с преувеличенным раздражением вздыхает и лезет в карман, откуда извлекает открытый пакетик сырого миндаля.
– Держи. Вот почему такие вещи надо планировать заранее.
Как бы голодна я ни была, но менее аппетитной еды, чем миндаль из маминого кармана, не могу представить.
– Спасибо, – бормочу я, и пакетик перекочевывает в мой карман.
А после, благодаря тому, что мама так и не поняла, насколько проще взять в Европу ручную кладь, вместо того чтобы регистрировать багаж, мы какое-то время таскаемся вдоль багажной ленты, словно зомби-версии девочек из книги «Мадлен». Вот еще одно препятствие на пути к нормальной еде.
– Почему бы тебе не поймать нам такси? – говорит мама, снимая чемодан с багажной карусели. – Мне нужно сделать несколько звонков.
– По работе?
– Нет, не по работе, – огрызается она. – Просто нужно кое-что забронировать для поездки.
В этот миг я что-то ощущаю в ней – что-то неуловимое и острое, подобно осколку, засевшему глубоко под кожей.
– Тебе не нужно никому звонить по работе? – не унимаюсь я.
– Нет, – отвечает она, заинтересованно оценивая чистоту своих ногтей. – Не нужно.
Значит, мама внезапно решает взять отпуск на несколько недель и отправиться со мной через океан? И ей даже не нужно никому позвонить или отправить письмо по электронной почте? У меня в душе снова зарождается смутное подозрение. Она наверняка сообщила об этой поездке на работе еще за месяц. Неужели она все спланировала заранее?
Всю дорогу в такси, петляющем по темным парижским улицам, которые не спят даже ночью, я не перестаю об этом думать. Мама на хорошем французском языке доходчиво и неторопливо разъяснила таксисту, куда нам ехать.
К тому времени, как мы прибываем на место, в лобби отеля уже никого нет, кроме одинокого сонного консьержа-подростка. Взяв у мамы кредитную карту, он протягивает нам огромный медный ключ. Ресторана здесь тоже не оказывается, так что мне ничего не остается, как достать из кармана орехи и с несчастным видом их съесть. На вкус они напоминают смесь опилок и грусти.
Завтра я увижу город, предметы искусства и совершенно новый для меня континент, ради которого мне пришлось пересечь океан. Завтра я посещу места, которые знала только по фотографиям, и буду есть выпечку, похожую на шелк. Завтра у меня не будет так шелушиться кожа, а глаза перестанут слезиться.
Но сегодня я откопаю в вещах свою зубную щетку и заползу в кровать под тяжелое гладкое одеяло. И
