из больницы домой и поселила его в лодочном сарае на берегу. Она обустроила для него гнездышко на чердаке, где когда-то хранились паруса, и с тех пор он чуть ли не каждый день в любую погоду копошился на берегу Зеленой бухты, ремонтируя старый люгер. Это Мэри рассказала ему про эту лодку, когда он лежал в больнице, и, едва успев привезти его домой, подтолкнула вновь заняться корабельным делом, которое он так любил в юности. Мэри была свято уверена, что ее брату нужно чем-то себя занять, найти что-то такое, к чему можно приложить руки, вспомнить о том, что когда-то он был мастером.
Все вокруг, включая Джима, считали, что дело гиблое, что за долгие годы под открытым небом люгер безнадежно прогнил и восстановить его уже невозможно, и уж кому-кому, а Билли-Приплыли, как его за глаза называли на острове, это точно не по зубам. Одна Мэри упрямо продолжала в него верить. И очень скоро все убедились, что она была права. В корабельных делах Билли-Приплыли – что бы люди о нем ни думали – разбирался на отлично. С каждым днем старый люгер на берегу Зеленой бухты все молодел и молодел, становился все глаже и красивее.
Сегодня утром, когда Джим шел к своей лодке, люгер стоял на якоре, сверкая свежей зеленой краской, с черными буквами «Испаньола» на боку. Пусть он был еще не завершен, но строгие и изящные линии его корпуса теперь видели все, кто проходил по берегу Зеленой бухты. Несколько недель назад дядя Билли поставил главную мачту, и теперь «Испаньола» выглядела почти законченной. Без посторонней помощи – дядя Билли в житье и в работе предпочитал обходиться без компании – он возродил ее к жизни. Все считали, что дядя Билли не в себе, «немножко с приветом», так о нем обычно говорили, – однако же, глядя на то, во что он за годы упорного труда сумел превратить эту старую посудину, на острове его зауважали. Впрочем, это не мешало ему по-прежнему оставаться в глазах островитян Билли-Приплыли, потому что все знали, где он побывал и откуда приплыл, – по нему все прекрасно видно было.
С берега Джим мог разглядеть, чем занят на палубе Билли. Он поднимал черно-белый флаг с черепом и костями, как делал каждое утро с тех пор, как на «Испаньоле» появилась мачта. На нем была пиратская треуголка, которую соорудила для него Мэри, и он распевал во все горло. У дяди Билли случались хорошие и плохие дни. Сегодня, судя по тому, что он был в треуголке и пел, день был хороший, а это значило, что Мэри придется полегче. Когда на Билли находил очередной приступ черной тоски, он делался совершенно невыносимым. И по каким-то причинам, которых Джим никогда не понимал, Мэри вечно доставалось от него больше всех. А ведь это она спасла его, она привезла его домой, и ее он любил больше всех на свете.
Джим так залюбовался «Испаньолой» и так погрузился в размышления о дяде Билли, что лишь сейчас заметил на борту «Пингвина», их семейной рыбачьей лодки, Альфи, который успел забраться внутрь и уже хлопотал, готовясь к выходу в море. Он отвязал лодку и погреб навстречу отцу по отмелям.
– Что это ты удумал, Альфи? – попытался возмутиться Джим, беспокойно глянув через плечо. – Вот мать тебя увидит…
– Знаю,
