это Спасск-Дальний, город Ворошилов тогда назывался, а там – Спасск, Уссурийск. Там мы, значит, на одной станции перезимовали, а потом перевели нас в город этот Ворошилов. И начали увольнять. Рядовых увольняли весной, а сержантский состав осенью. Призывов не было, потому что 17-летними же нас призывали, а это по закону у нас, наверное, не было. Значит, 1926 год, я с 1926 года рождения, в 1950 году семь лет в срочной службе прослужил. В 1950 году меня и уволили. Я несколько раз просился в училище. «Нет, нам вот всех хватает, и всё».
Мне выдали справку о том, что я приказом командира корпуса награждён орденом. Значит, медаль «За победу над Германией». Я приехал, у своих родителей оставил, а потом поступил учиться, училище окончил, в Германию попал. И про эту справку и забыл. А когда уволился, меня военком попросил, чтобы я занимался с офицерами командирскими занятиями. И офицеры, которые закончили военные кафедры, или их призывали в армию, два года они служили в армии. Если нет, то через каждые два года их на командирские занятия на десять дней призывали. Вот он меня попросил.
Я не занятия с ними проводил, а формировал группы: танкисты, артиллеристы, миномётчики, зенитчики, медики (хирурги в основном) и авиаторы – только специалисты. Лётно-подъёмный состав не подлежал, они же летали на самолётах, поэтому они все – обязательно. Если лётчик, то он служил, и их не трогали. А вот военспецов – тех призывали. И вот я 15 лет – в военкомате… И в это же время – военно-политическим воспитанием в школе с детьми. После окончания службы. И потом, значит, ещё ветеранская организация. В общем, не сидел дома без дела. Вот так коротко.
– Очень интересно, что вы воевали на технике союзников. Как вы её оцениваете?
– «Тридцатьчетверка» – это самый лучший танк того времени. И по дизайну, и по конструкции, и расположение двигателя, и броня. У нас – «сухая» броня, что называется. У американцев – броня очень плохая была, мягкая. Я сейчас вам расскажу, какой случай…
Перед этим вот ранением ещё было: мы атаковали позиции немцев. Значит, шли – лесок впереди, а там были огневые позиции немцев. И наш батальон шёл в атаку, и я опять был слева. И дорога просёлочная такая. Я постоянно наблюдаю, выискиваю цели и даю целеуказание. Для танка самое страшное – артиллерия и танки. Это основные цели. По пехоте мы из пулемёта, может быть, стреляли…
Я смотрю, метрах в двухстах по дороге – столб пыли вот так. (Показывает.) Но не обратил внимания. Обычно, если снаряд взрывается, то лучи взрывные огня видно, и выброс грунта тоже. А это просто вот пыль там. И как-то танк вздрогнул. И вдруг мне по ТПУ, по танково-переговорному устройству, механик-водитель говорит: «Командир, снаряд». Я говорю: «Что снаряд?» – «На борту снаряд». Я говорю: «Какой снаряд?» – «На коробке». А у «Шермана» коробка передач впереди, и звёздочка ведущая впереди, а у наших – сзади. Я так с башни опустился, смотрю – на коробке, а там ребристая коробка, лежит снаряд – и танк двигается и поднимается дымок, и свет. Думаю: «Там и лампочки нет, откуда свет?»
