не прошло и пяти месяцев, как тот со своей шестисотенной дружиной покинул эти края. И совсем недавно ушел его союзник, хазарский булшицы Песах, с шестью тысячами конного войска. Крепость Херсонес ему взять не удалось, но округу он разорил столь основательно, что русы Мистины теперь везде натыкались на пустые, истоптанные лошадьми поля, остатки сожженных и вырубленных садов и виноградников, полуразрушенные стены глинобитных домов в пепле сгоревших соломенных и тростниковых крыш. Отощавшие греки, за это ужасное лето лишившиеся почти всего скота, от новой напасти бежали в Херсонес, но стратиг Кирилл приказал закрыть ворота и не впускать их: горожанам самим грозил голод. Взять из припасов оказалось почти нечего, а пленные стали бы бесполезными лишними ртами. По большей части дружинам пришлось обходиться собственными припасами из Пафлагонии и морской рыбой. Надежды на возможность зимовки в Корсуньской стране быстро развеялись сами собой. Мистине даже не пришлось прибегать к власти: через день-другой русы уже поняли, что пережить зиму они смогут, лишь вернувшись как можно скорее домой.
Собравшись почти прежним числом, двинулись вдоль безлесного побережья Таврии на северо-запад. Море успокоилось, неглубокая вода вдоль изрезанных заливчиками песчаных берегов снова стала густого сине-зеленого цвета. Ветер с берега нес запахи степных трав, но топливо для сотен костров по вечерам отыскивали с большим трудом. Правда, чуть легче стало с пропитанием: в этих краях не побывали хазары Песаха, а Хельги с немногочисленными тогда людьми почти ничего не тронул, и на здешних степных пастбищах удалось перехватить кое-что из скотины у кочевников.
Вдоль побережья шли пять дней, сделав одну дневку для поисков скота и ловли рыбы. В остальные дни двигались от рассвета до заката и небольшим перерывом на самую знойную пору. Время было дорого. В теплой Таврии плохо верилось в грозившие к концу пути снегопады, но трудно было и представить себе ту огромную протяженность земли, что еще предстояло преодолеть по дороге до Киева!
Ночами притекала желанная прохлада, но от земли исходил накопленный жар. Порой, лежа на подстилке из травы и собственного плаща на неровном каменистом берегу и глядя на сверкающие звезды, Мистина с усилием убеждал сам себя: Русь, Киев, Олегова гора существуют на белом свете. Но верилось в это с трудом. Уже в который раз за лето мир вокруг него менялся, делался совсем другим: плавни Придунавья, каменные города и лесистые горы Греческого царства, синее море, желтые степи Таврии! А впереди ждали другие степи – приднепровские и бесконечные дни на веслах вверх по широкой реке. Это было как в сказании: туда шел три года, обратно три года… И в какой день ни оглянись – все те же три года будут и впереди, и позади. И только старый синий кафтан, которым Мистина укрывался, убеждал, что дом и правда где-то есть.
Вечером пятого дня пути к нему явились два сына Тьодгейра – Вигот и Пороша, а с ними их отрок Наслуд.
– Говорят, дальше вдоль берега идти нельзя, – доложил приведший их Кручина.
– Почему
