насколько это вообще в силах барда.
Не успели они приблизиться к сему печальному концу, как вдруг парадный зал откликнулся зловещим контрапунктом – голосами, смехом, восклицаниями, великим множеством шагов, частью замедлившихся, частью простучавших частую дробь по целой паутине направлений. Все это, смешиваясь воедино, звучало громче и громче. Раздосадованный и озадаченный, Кеннел опустил ладони на струны, подавая знак замолчать. Жалея о неспетой концовке, Зоя неохотно опустила арфу, последовала за Кеннелом на галерею, и оба взглянули вниз сквозь резную дубовую балюстраду.
– Рановато он, – удивленно пробормотал Кеннел себе под нос.
Огромного роста человек – лысый, в парче и черной коже, целовал королеву, в голосе которой также звучало немалое удивление. Через зал к королеве спешили придворные, навстречу им, к выходам, бежали пажи, торопясь созвать остальных, супруга и свита герцога собрались за его спиной, а сопровождавшие их лакеи тихонько отступили назад и выскользнули наружу, чтоб позаботиться о багаже. Перегнувшись через перила, Зоя наблюдала за колоритной толпой. Спеша приветствовать дядю, из боковых дверей к герцогу устремились дети короля. Общая какофония достигла оживленного крещендо, и тут Зоя заметила в сутолоке лицо, обращенное к ней.
Рослый, плечистый, своенравный юноша с темными глазами и длинными черными волосами, блестящими, будто лошадиная грива, запрокинув голову, оглядывал галерею. «Он слышал нас, – с изумлением подумала Зоя. – Столько шума вокруг, а он высматривает музыкантов, прячущихся на галерее!»
– Кто… – начала она, но тут же осеклась. Конечно же, она поняла, кто это, еще до того, как заметила его арфу.
Бард герцога улыбнулся ей, как будто сумел расслышать в общем гвалте даже этот обрывок вопроса. Пальцы Зои невольно дрогнули, чуть крепче стиснув дерево перил, и она внесла поправку в свое первое впечатление:
– Кто этот кэльпи?[3]
Услышав сухой смешок Кеннела, она поняла, что произнесла это вслух. Судя по вспышке в полночных глазах и внезапному блеску белых зубов, услышал ее и кэльпи.
Глава шестая
Ни история, ни поэзия не дают нам удовлетворительных объяснений, отчего Найрн решил остаться в школе Деклана. Неожиданное решение, даже если оставить в стороне неоднозначность его чувств к Деклану, с великим энтузиазмом исследуемую в балладах, но крайне редко подтверждаемую документами. Скорее всего, в школе Найрн не учился никогда в жизни. Во всех Приграничьях насчитывалось лишь несколько школ, и вряд ли хоть одну из них мог бы заинтересовать сын бедного крестьянина-арендатора. Найрн был рожден для странствий, ремеслу учился в пути, и, хоть и успел до прихода на равнину Стирл исходить немало дорог, его еще вполне мог манить к себе весь огромный Бельден – новые инструменты, которые ему предстояло отыскать и освоить, множество музыки, песен дворцов и трактиров, которых он еще не слыхал.
И все же он остановился и остался здесь, на равнине Стирл.
