Ему уже исполнилось пятнадцать, бабушке – двенадцать, она ещё не вышла с того возраста, когда девочки терпеть не могут мальчишек. Но кольцо ей понравилось.
– Давай кольцо.
Она нацепила его на тоненький, ещё детский пальчик и побежала хвастаться подружкам и кольцом, и тем фактом, что она помолвлена. Оно болталось на безымянном, пришлось нацепить его на указательный палец.
С тех пор бабушка не снимала кольцо, пока оно ей не стало мало и не начало врезаться в палец. Она сняла его и положила в шкатулку, сохраняя для будущих детей.
Через несколько лет, во время настоящей церемонии бракосочетания, бабушка получила другое кольцо – массивный золотой ободок безо всяких дополнительных украшений.
Гораздо позже дедушка от имени папы преподнес первое кольцо моей маме. Папе казалось мещанством и пережитком прошлого цеплять на себя украшения. Но мама носила его. Потом и маме кольцо стало мало, мама передала его мне.
Лет в шестнадцать я надела кольцо на палец и больше не снимала, пока лет двадцать спустя оно не врезалось мне в палец так, что пришлось распилить его на три части. При этом выпал один из рубинов и навсегда закатился в какую-то щель между паркетными дощечками. Всё равно я ещё долго хранила обломки и честно собиралась его починить. Когда я обратилась к ювелиру, он надо мной посмеялся. Починить кольцо стоило дороже, чем купить новое. Это был конец единственной фамильной драгоценности.
В семнадцать лет дедушка Миша открыл собственное ателье, где он шил на заказ элите города костюмы, фраки, пальто; женщинам – шубы. Работы с мехом выполнял мастер-скорняк, которого дедушка нанял на работу. Чуть позже он создал цех по массовому пошиву шуб для детей из меха, который назывался цигейкой.
Дедушка отыскал большинство своих братьев и сестёр, трудоустроил их у себя в бизнесе. Один из них влюбился во вторую дочь Бродского – Фаину. Там условий не было. Тем не менее они поженились после Клары. Потому что по неписаным правилам младшая сестра выходила замуж после старшей.
Бродскому льстил его будущий зять – Михаил. Сам Бродский с трудом читал и писал на идише. Образованием он не отличался. Михаил знал науки, о которых единицы еврейских юношей имели представление. Он читал книги Гоголя, Тургенева Достоевского, цитировал на память Пушкина, Лермонтова.
Но удивительнее всего было то, что Михаил читал Пятикнижие на «языке священном», так назывался иврит в древние времена. В начале двадцатого века единицы знали язык, на котором был написан Ветхий Завет. Читали многие. В хедере мальчиков учили читать Тору и заучивать наизусть молитвы, которые относились к определённому обряду, празднику.
Читать-то они читали, но значение слов, смысл прочитанного не понимали. Скорее всего, и сам учитель не очень разбирался в сложных текстах на языке, который тысячелетиями хранился в кованых сундуках, зарытых в песках Синайской пустыни, как драгоценный клад, карты к которому давно затерялись.
Точно
