или восемь.
– Да? Слушаю.
– Слушаешь? Это хорошо.
Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру огромное удовольствие. Он что-то напоминал.
– Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера…
– Простите, а с кем я говорю?
– «Простите» будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?
– Не понимаю, – признался Пётр. – Куда его дальше опускать, если он и так уже не человек, а человечек?
– Борзый бычок, – с необыкновенной благостью заметил абонент. – Ты чей, Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?
Пётр оторвал трубку от уха и задумался. «Каковских?» Что за вопрос? Он сам по себе, он… он…
Его вдруг охватило отчаяние – всепоглощающее, такое, от которого холодеют пальцы и кружится голова. Кто он?
– Куда пропал? – крикнули в динамике. – Эй, бычок, не прячься! Ты где?
– Я? – дико озираясь, спросил Пётр. – Я здесь. На чердаке.
– На каком чердаке, мудило?
– Не знаю, – сказал он и отключил трубку.
Вокруг стояла жаркая духота, насыщенная запахом гнили и чего-то еще – резкого, отвратительного, забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.
Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о деревянную балку, присел обратно.
Вопросов было много. Первый – «кто я?», второй – «где я?», третий…
Пётр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и делал, что выяснял, – каждое утро. Правило, выработанное за время отлежки… где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется день.
«Бычок», «безбашенный» и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.
Пётр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка. Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном – темные покоробившиеся газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Пётр предвидел, что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто не объяснит.
Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью: «BIG MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Пётр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Пётр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.
Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка?
