даже, просто немного сосредоточился, и всё появилось. Само. А уже через минуту не мог поверить, как это возможно – забыть собственную фамилию, не мог представить себе то состояние, в котором пребывал раньше. Снилось, что ли? Нет, так долго не спят. Взрыв на Кузнецком был в начале весны. С неба каша какая-то падала, и под ногами каша, только грязная… А сейчас вон лето в разгаре. Солидное выходит пятнышко. В смысле, белое пятно.
Петру стало немного обидно за те неимоверные усилия, что пришлось приложить для организации побега. По существу, он функционировал не более двух часов в день – уже под вечер, когда санитары разгоняли по палатам, остальное же время слонялся по больничным коридорам и насиловал память.
Теперь с этим покончено. Он прикрыл глаза – лишь на секунду – и тут же вспомнил свой домашний телефон. Позвонить? В блокноте про жену какую-то написано. Вот и разберемся.
Пётр взял трубку и набрал номер. Ответили сразу.
– Кого вам?
Толик, сосед!
– Здорово. Узнаешь? – волнуясь, заговорил Пётр.
– Кого надо-то?
– Привет, Анатолич! Это Петя!
На том конце раздалось невнятное бурчание – видно, Толик с кем-то совещался. Через секунду к телефону подошла Лиза.
– Ну! Слушаю вас.
– Доброе утро. Я Пётр.
– Не знаю ничего. Кого вам?
– Э-э… – только и сказал он. А кого можно было позвать, если половина соседей его не воспринимала? В их большой квартире жили еще двое, но с ними у Петра отношения были сложные. – Простите, вы не скажите, кто занимает комнату в конце коридора? Это рядом с ванной.
– Петуховы занимают. Вечером звоните, они на работу ушли, – сердито ответила Лиза и тут же бросила трубку.
Пётр задумчиво погрыз короткую антенну и, отключив мобильник, положил его на россыпь керамзита.
Вот так. Вычеркнули. На его законных шестнадцати квадратах теперь проживают какие-то уроды. Петуховы какие-то. До чего же неприятная фамилия! Специально, что ли, выбрали? Будто издеваются, гады, намекают: тебе одна дорога – к фиктивной жене и подсадному сынку Кирюше.
Пётр в сердцах врезал по темной балке, и кровельное железо отозвалось тихим, быстро затухающим гулом.
К псевдосупруге он не пойдет, хотя адресок, планировка и даже мебель забиты в башку крепко. Врачи в психушке хлеб не даром едят. Пётр потеребил карманы и нащупал вкусный «Кэмэл». На сигарете верблюдик был совсем крошечный – не больше комара. Помимо курева, в брюках оказалась тонкая пачка денег. Пётр разочаровался, но, поднеся ее к глазам, присвистнул: доллары. Десять банкнот по сто, полтинник и несколько двадцаток.
Кого это он вчера облегчил? Миллионера? Часики, между прочим, неплохие, вот они, на руке болтаются. А рубашка – говно. В таких, наверно, только негры и ходят. И некоторые из наших.
Он пожалел, что переоделся, – к его затрапезным порткам все
