и «ха!».
– Не понял! – Шульце, подступив ближе, многообещающе оскалился. – Характер демонстрируете, Банкенхоль? Ничего, я вас научу службу любить! Для начала – наряд в сортире. Писсуары во всей казарме – ваши.
Месяц назад неведомый художник изобразил господина гауптфельдфебеля в виде орангутанга: тупая морда, покатый, срезанный лоб, в водянисто-голубых глазках – ни проблеска мысли, длинные, ниже колен, руки – и густая шерсть, покрывавшая все тело. Рисунок, весьма сходный с оригиналом, два дня украшал ротный sitzungssaal.
– Смир-р-но! В отхожее место, це-ре-мо-ни-альным шаго-о-ом! Марш!
…Нога составляет угол с телом, в колене не сгибается, носок стопы оттягивается до прямой линии с голенью, нога опускается на землю площадью всей стопы, звук удара чёткий и ясный…
– Раз-два! Раз-два! Что, горные стрелки? Хорошо глядеть, как солдат идеть?
Гауптфельдфебеля рота очень не любила. Лейхтвейсу рассказывали, что прежний «гаупт» был не в пример приличнее, из ветеранов-фронтовиков. Рычал, но дело знал и если зверствовал, то в меру. Старику не повезло, погорел на какой-то темной истории. Шульце же был выскочкой, вчерашний шофер из штабных, вовремя попавший на глаза высокому начальству.
– Раз-два! Раз-два-а! Плохо, Банкенхоль, плохо! Это вам не по скалам козликом скакать! Раз-два! Ножку! Ножку выше!..
Вильгельма Банкенхоля, лучшего альпиниста полка, Шульце не любил особо. Сам он к горам и близко не подходил, неоднократно повторяя, что из скалолаза хороший солдат не получится. К Лейхтвейсу, впрочем, «гаупт» относился ничуть не лучше, хотя и по другой причине.
– Раз-два! Раз-два!
* * *
В горных стрелках Лейхтвейс оказался по собственному желанию. Когда пришла пора призыва, куратор предложил зачислить «марсианина» на неприметную тыловую должность при Абверштелле «Кенигсберг», однако заметил, что в этом случае офицером ему не стать. Иное дело – строевая часть, после которой прямая дорога в училище. Лейхтвейс, подумав, согласился на строевую, однако совсем по другой причине. Абверштелле – мирок маленький и закрытый, каждый шаг под контролем, в полку же он – обычный солдат. Пусть без особых прав, зато на вольном воздухе.
Лейхтвейс предпочел бы попасть в летную часть, однако в Люфтваффе, ведомство Толстого Германа, куратор его не отпустил. Между авиацией и разведкой отношения были сложные. В результате призывник Николас Таубе очутился в Баварии неподалеку от Берхтесгадена, где расквартирован горно-стрелковый полк, один из лучших в Вермахте. Время от времени из части его отзывали – для плановой тренировки или чего-то более важного. Отлучки оформлялись с немалой выдумкой, чтобы не возникало лишних вопросов. Парижская командировка, к примеру, именовалась курсами минно-взрывного дела.
Постоянные отлучки подчиненного очень не нравились гауптфельдфебелю Шульце, в результате чего горный стрелок Таубе попал в категорию «любимчиков». Он оказался в хорошей компании –
