нашли вообще людей, которые бы с ними сотрудничали, их было очень мало, и они были очень непопулярны. Люди культуры прекрасно чувствуют, что это такое – любовь народа. И это важнее денег, важнее всего.
– Но они были готовы страдать бесконечно или чувствовали, что это закончится?
– Это есть всегда – чувство момента. На тот момент, например, бойкот государственного телевидения был очень сильным. И все серьезные актеры и люди культуры отказывались от всех контактов с государственным телевидением. Надолго ли, этого мы тоже не знали, но другого телевидения не было.
– Но это же был риск потери себя в профессии?
– Ну, тогда они не видели возможности, чтобы найти себя в профессии, о чем было рассказывать?
Поэтому я тоже остался на Западе. Потому что мы боялись, что будет, как в Чехословакии.
– А сколько времени вы были на Западе?
– Недолго, полгода, но состояние духа было важно. Я еще не потерял паспорт, но я уже считал себя эмигрантом, которому придется жить во Франции, пока мне не передали важную информацию, что первый заместитель Ярузельского генерал Кищак[18]обещал Кшиштофу Кесьлёвскому, который с ним связался и спросил, может ли Занусси вернуться в Польшу и выпустите ли вы его, потому что у меня были, конечно, разные договора и я не хотел рисковать, если мне запретят покидать Польшу. И тот сказал: «Да, я обещаю». Ну, министр внутренних дел, его обещание не много значит, но я поверил в это и приехал. И там у меня вышел смешной случай: на многих фотографиях того времени видно, что у меня борода. Я бы никогда не подумал завести бороду, мне подсказал тот же Кесьлёвский: идет бойкот государственного телевидения, если ты прилетишь, тебя будут снимать в аэропорту. А потом, если ты откажешься от интервью, они возьмут из архива твое интервью, которое ты дал год тому назад о японском искусстве (им все равно) – и ты появишься на государственном телевидении, – скажут, тебя купили. Подожди две недели, отрасти бороду, а с бородой тебя уже не смогут смонтировать, потому что ты покажешься при выходе из самолета с бородой, а в архивах ты всегда без бороды, и с этим нельзя уже ничего сделать. Наоборот было бы возможно, а в эту сторону – никак. Я так и сделал, и когда Кищак меня позвал, это было первое его замечание: «Я знаю, почему у вас борода». – «Если хотите ее сбрить, буду сидеть в аэропорту, пока она не вырастет заново». – «Мы вас не пустим».
– Почему?
– Потому что он понял, что это борода политическая, что это способ, как сделать невозможным использование моих старых интервью. Он спросил: «Почему вы возвращаетесь в Польшу, но не хотите сотрудничать с телевидением?» А я ему ответил… я часто так делаю, это смешно с циниками играть циника, это очень смешно, потому что они этого не ожидают. Я сказал: «Знаете, для меня любовь народа важнее денег, известности и так далее. Если бы ваша власть была популярна, я бы просил вас на коленях: дайте мне выступить по телевидению. Но если вас не любят, не разрешу использовать свое лицо вашему телевидению, потому что мне это не поможет, а я должен думать о своей
