от немыслимой радости, которая снисходила в его душу откуда—то из вне. Однажды, оторвавшись от земли, и ощутив это волшебное и прекрасное чувство, Валера настолько влюбился в это бирюзовое небо, что порой ему казалось, что он больше никогда не сможет прожить без крыльев, которые уносили его на встречу юношеской мечте.
Пока Валерка летал, Леночка в такие минуты, как бы отходила на задний план, но всё равно все его мысли были о ней. Любовь к небу и любовь к Луневой настолько окрыляла его, что он не чувствовал под собой земли. Все эти невиданные чувства были сконцентрированы в его душе и направлены только на овладение искусством управления планером, который по его воле рук плавно скользил по небу, рассекая воздух широкими крыльями. Валерка смотрел на город с высоты птичьего полета и даже не представлял себе что его мечты начинают сбываться. Каждый раз, пролетая не вдалеке от города, среди тысяч домов он старался разыскать глазами тот дом где жила самая красивая и самая желанная девушка.
– Эй, Красный —ты дома!? – прокричал с улицы Синица, держа в руке рваный брезентовый мяч. Валерка, отодвинув белоснежную марлевую штору, выглянул на улицу. Увидев пацанов, спросил:
– Что надо!?
– Слушай Валера, ты сейчас особо не нервничай, но мы опять порвали«пузырь»! Помоги! У тебя же знакомый сапожник. Попроси его пусть он зашьет его капроновыми нитками, чтобы не рвалось.
– А я, что вам, скорая помощь!? – отвечал Валерка. – Вы за неделю четвертый раз мяч рвете. А я вам должен его ремонтировать?
– Да ведь только Ты можешь уговорить дядю Моню. Он же тебе верит! – кричал Синица. – У нас пока денег нет! Но мы обязательно заплатим – это же копейки!
Валерка, бросив дела и закрыв учебник немецкого языка, спустился вниз во двор.
– Ура! – орали пацаны, прыгая от радости при виде Краснова, в карманах которого почти всегда звенела монета.
– Ладно, пошли.
Подхватив рваный мяч с торчащими из него тряпками, вся дружная компания молодых футболистов шла на Ленинскую улицу. Там в полуподвальном помещении находилась сапожная мастерская старого еврея Мони Блюма.
Дяде Моне было уже много лет. Седая козлиная бородка была единственным украшением на его лице. По привычке, он постоянно ходил по своей мастерской, держа в зубах три кленовых гвоздя, которыми он подбивал кожаные подошвы дорогих нэпмановских ботинок. Эти деревянные гвоздики разбухали, и как бы срастались с кожей, намертво держа спиртовую подошву. Всем нравилась аккуратная работа Мони, от того у него всегда было достаточно клиентов из респектабельных горожан и чиновников высокого ранга смоленских коммунистов и даже НКВД.
– О, Валерочка, пожаловал, собственной пэрсоной! – говорил дядя Моня, поднимаясь со своего обитого кожаными лентами стула. В его мастерской вкусно пахло резиновым
