не подводило, и криминал я чувствовал кожей за три морские мили. Командиры других дивизионов, видимо, не поняли, в чём суть, ничего такого не увидели и подмахнули документ, а я отказался. С этого момента радость службы улетучилась как дым.
Все мои успехи стали неудачами, а обычные недоразумения, неизбежные на любой службе и в любом деле, превратились в непростительные дисциплинарные проступки. Такого-то числа я пропустил политинформацию, тогда-то вовремя не явился на доклад, в прошлом месяце без уважительной причины отсутствовал на офицерском собрании, а на прошлой неделе нагрубил подчинённому. Формально эти факты можно было интерпретировать как угодно. Кадровика нисколько не интересовало, что на политинформации я не был, потому что находился у зубного врача, на доклад задержался, так как непосредственный начальник вызвал, а подчинённому сделал суровое замечание, поскольку его несуразные привычки обязательно приведут когда-нибудь к порче дорогого оборудования.
Вряд ли было необходимо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, куда плывёт дело. Кадровик подводил под неполное служебное соответствие, а следующим этапом планировалось моё увольнение из рядов военно-морского флота. Мало бывших морских офицеров трудится в нашем доблестном народном хозяйстве?
Поразительно, однако, мой непосредственный начальник не мог противостоять явно тенденциозной компании по моей дискредитации. Кадровик продолжал рыть катакомбы под меня и без устали расставлял мины-ловушки, а что бы я ни делал, всё оказывалось не в мою пользу. При этом он постоянно намекал, что я сам во всём виноват. По тому, как у него загорелись глаза, стало понятно, что мне удалось, того, конечно, не желая, привнести необычайное оживление в его безрадостное канцелярское существование, и теперь каждое утро он шагал на работу, как на праздник.
Нервы натянулись до предела, и у меня, в самом деле, начались проблемы с подчинёнными, начальниками и в семье. Видимо, на том и строился незамысловатый психологический расчёт. Теперь кадровик фиксировал вполне очевидные факты, к тому же появились довольно странные ранее не имевшие место поводы для выпивки, причём отказаться было нельзя, – тогда друзья-сослуживцы просто прекращали со мной разговаривать, и нервы, в конце концов, не выдержали.
Я послал в задницу всех махинаторов, карьеристов и интриганов, причудливо смешавшихся в моём воображении в одном флаконе, и накатал рапорт на увольнение по собственному желанию. Начальник отдела кадров пригладил тонкие волосики на лысине, его чёрные усики довольно встопорщились, он посмотрел на меня как удав на кролика, тихонько взял документ и, не произнеся ни слова, бережно положил его в несгораемый шкаф.
Ничего не изменилось. Увольнять меня, оказывается, никто не собирался, а служба с каждым днём всё больше и больше стала напоминать настоящий ад. Дальше так
