раскатистый грохот тарелок, трубы и прочее – это ужас, я так испугалась, когда по выходу из нашего подъезда, заиграла эта чертова музыка! Она была настолько громкой, что было ощущение, будто она сейчас «разбудит» деданю и он утащит меня в какое – то страшное, темное место – в подземелье. Ненавижу траурную музыку, и по сей день! Страшно, глупо и уж явно не нужно ни живым людям, ни самому покойнику!
Потом было кладбище, из автобуса нас с братиком не выводили. Затем столовая и поминки – очень вкусные были пирожки с компотом – это все, что я кушала. Какое – то дурацкое детское восприятие – мне казалось, что блюда на поминки, готовят себе сами покойники, и кушать приготовленную ими еду уж никак не хотелось. А вот пирожки, точно пекут те самые, грудастые и пышные женщины в чепчиках, что разносили подносы с яствами на столы. Закончив поминальный обед, мы вернулись домой…
Прошло пару дней, и бабушка Клава попросила маму приводить меня на ночь. Она боялась, боялась и я. Того журнального стола, со стаканом воды, куском хлеба и фотографией дедани с черной лентой, на месте, где стояли ранее мои игрушки. Какого – то непонятного ночного грохота в квартире… Боялась и места, в центре гостиной, где стоял тот страшный гроб. Но бабушке было со мной веселее, а я ей и виду не показывала, что боялась и сама.
Это странно, но в моем роду, смерть не приходит за близкими одна. Спустя 40 дней, умер отец папы, дедушка Вова, и уж его похороны явились ужасом, который сопровождал меня долгие годы во снах и наяву.
Вообще, при жизни дедушка Вова был молчалив, добр и ласков. Никогда не повышал голоса, всегда приходил со своей второй женой (бабушкой Олей) – с полными руками игрушек и конфет, для меня – новыми платьями, с килограммами чистого шоколада и деньгами. Никогда не отпускал нас домой на автобусе, а всегда отправлял на такси. Играть в их доме можно было со всеми игрушками, статуэтками, матрешками. Слово «нельзя» от этой семьи, я никогда не слышала. Они до конца своих дней лишь «давали», ничего не прося взамен. Дедушка Володя и бабушка Оля, любили нас той самой, безусловной любовью, как лишь мама может любить своего ребенка. Для них обоих, этот брак был вторым, но других детей, кроме моего папы, у этой пары не было. Мой отец стал единственным сыном и для дедушки, и для бабушки Оли, которая также считала и нас своими «онуками».
Смерть дедушки Вовы была несчастным случаем. Придя с работы, почувствовав себя нехорошо, он решил лечь отдохнуть. Бабушка Оля, добрейшей души человечек, собиралась как раз на рынок. Спросив у дедушки Вовы, справится ли он один, буквально на полчаса, она покинула квартиру. Уходя за покупками, она видела его живым в последний раз…
Вернувшись домой, бабушка Оля обнаружила дедушку, лежащим на полу, в осколках разбитого стекла от межкомнатной двери, в луже крови, с неудачно перемотанной рукой, уже мертвого. Была судмедэкспертиза, вывод: «Несчастный случай». Хронологию его последних минут восстанавливали достаточно просто… Он зачем – то направился к выходу из гостиной,
