из вариантов гармонизированного евангелия прожил достаточно долго и через пять столетий был переведен на арабский и персидский языки.[349] Со временем престиж четырех евангелий отправил сочинение Татиана в архив; однако в то время многие христиане не понимали, зачем пользоваться четырьмя разными, да еще и кое в чем не согласующимися друг с другом версиями одной и той же Благой вести. В эпоху, когда по меньшей мере одна Сирийская церковь на северо-востоке Средиземноморья пользовалась собственным евангелием, совершенно не совпадающим с четырьмя каноническими, имела смысл попытка составить для богослужебного использования единый текст.[350] Кроме того, гармонизация евангелий могла стать сильным орудием против Маркионова минималистического подхода к священным текстам: учитывая особую близость многих сирийских христиан к иудейским корням христианства, антииудейские взгляды Маркиона в Сирии должны были казаться особенно неприемлемыми.[351] Несмотря на безупречно антимаркионистскую линию Татиана, христианская цензура последующих веков не позволила ни Диатессарону, ни большей части других трудов Татиана дойти до нас целиком. Судя по сохранившимся свидетельствам, самое худшее, что можно сказать о Татиане, – он был энтузиастом того мироотрицающего настроения и образа жизни, который в следующем столетии выкристаллизовался в монашество. Приверженность сирийца II века аскетическим ценностям – явное указание на то, что корни монашества следует искать не в Египте, как то принято, а в Сирии. Проблема Татиана была в том, что с точки зрения истории христианства он оказался не в том месте не в то время.[352]
Ефрем Сирин, Вардесан и зарождение церковной музыки
Более определенные разногласия с Западной кафолической церковью возникли у Бар-Дайсана (в греческой транскрипции Вардесан), младшего современника Татиана, жившего в конце II века. Некоторые источники рассказывают, что Вардесан, как и Татиан, создал собственную версию евангелия (если такое евангелие и существовало, оно полностью утрачено); он так же яростно сражался с Маркионом, но позднейшими авторами тоже был обвинен в ереси. Вардесан отрицал учение о телесном воскресении из мертвых, впоследствии ставшее официальным церковным догматом, и в связи с этим отрицал телесные страдания Христа при распятии. Едва ли стоит удивляться тому, что в конце IV века куда более православный (во всяком случае, в собственных глазах) сирийский богослов Ефрем видел в Бар-Дайсане «учителя Мани».[353] Однако Ефрем отдавал должное своему еретическому предшественнику в одном важном отношении: он заимствовал ритмы и мелодии Вардесановых гимнов, добавляя к ним новые, богословски безупречные слова, ибо красота Вардесановых песнопений «и по сей день услаждает людские сердца».[354]
В этом проявилась одна из важнейших особенностей Сирийской церкви: сирийцы стали первопроходцами в создании репертуара церковной музыки – гимнов и
Hopkins, ed. Goldman,
Описание этого другого Евангелия, приписываемого Петру, дает Серапион Антиохийский: см. Stevenson (ed., 1987), 126–127.
О Маркионе см.: с. 125–127.
Подробнее о Татиане см.: E.J.Hunt,
Stevenson (ed., 1987), 155.
Dalrymple, 175.
