и нервно сжала руку мужа.
– Ты обманываешь меня, Пепе! Что случилось? Ты не продал тех овец?
– Все продано, моя дорогая, и продано вполне удачно. Завтра я закуплю провизии и заплачу за прошлую осень всю десятину. Кстати, наверное, пора подыскивать и повитуху?
– Можно подождать еще месяц, Пепе… – Марикилья слабо улыбнулась, но тут же снова беспокойно вгляделась в лицо Рамиреса. – Нет, прости, но я не верю тебе! Что-то произошло… Ужасное… Погибли все лозы, да? Мы совсем разорены?
Дон Рамирес отвернулся и вместо ответа качнул на колене дочь.
– Спой-ка нам эту замечательную песню, которой научил тебя падре Челестино. Ну, эту, про милую смуглянку…
– Нет, я лучше спою вам ту, что поют в лавочке у Франсины. – И, лукаво склонив голову набок, Клаудиа запела глуховатым, но верным голоском:
Сын единственный у графа,
Сын один во всем роду.
Он отправлен был в ученье
К господину королю.
Он в чести у короля,
Он в чести у королевы…
– Замолчи-ка, малышка, – вдруг остановил ее дон Рамирес и потупился. – Ты замечательно поешь, но маме, наверное, нездоровится и раз она не хочет играть с нами… Знаешь, а что если ты отправишься сегодня в Мурнету и пробудешь там до утра? У Гедеты заболел какой-то родственник в Матаро, я ее отпустил, а у нас как раз овца должна объягниться… Правда, там Перикито, да в этом деле, скорее, нужна женская рука. А ты у нас уже взрослая и отличная хозяйка… и на тебя можно положиться? Я прав, Клаудита? – В голосе Рамиреса звучали гордость и странная тоска.
– О, конечно, папа! – Клаудита была бесконечно счастлива, что ей доверяется такое ответственное дело.
– Тогда поцелуй меня покрепче… Еще крепче. И ступай с Богом… Пока, Клаудита!
Клаудию не пришлось просить дважды, и уже вскоре после этого она шагала по дороге, меся грязь каблучками стоптанных туфель и распевая не дослушанную родителями песенку:
Дал король ему одежду,
Целый город – госпожа…[22]
Поначалу, сидя в кошаре и ожидая ответственного момента, она мечтая о том, как овца, благодаря ее заботе и помощи, принесет сразу много здоровых ягнят, и как потом она их сама вырастит, и они с папой их продадут, получат за них много денег и как они, наконец, станут богаты и счастливы. Но день тянулся, а овца все не ягнилась. И вскоре девочка уже забыла, зачем пришла сюда, и остаток дня провела в играх, в которых ей не был нужен никто. Сидя на полуразвалившихся ступенях, в заброшенном саду, она чувствовала себя не бедной девочкой в полотняном платьице, а сказочно-прекрасной доньей Бланкой, заточенной в башне жестоким королем. Смешивая времена и персонажи, Клаудита то громко декламировала монолог Андромахи, то шептала молитвы, то пела старинные романсеро… И только одного не доставало ей в этой игре – того смелого неведомого рыцаря, который бросил бы королевский дворец и, вспомнив детство, примчался
Перевод Д. Самойлова.
