target="_blank" rel="nofollow" href="#n_58" type="note">[58] воспринимался как что-то вовсе беспрецедентное. Космогония, религиозные воззрения и т. п. также были определены изначально и одинаковы для каждой социальной группы. Они, конечно, входили в систему идентичности человека, но процесса самоидентификации по этому параметру практически не происходило.
Отдельный сложный вопрос представляет соотношение концептов «Я» и «Мир»: «человек – не вещь, не только фрагмент мира. Это субъект, находящийся в отношении с миром как с целым. Последнее не отменяет той очевидности, что человек вместе с тем, что он находится вне мира, одновременно находится и в мире»[59]. Мы говорим о «Мире» как о позиции, не заданной позицией «Я» и не задающей ее, а как о необходимой для современного человека мегаполиса части идентичности наравне с «Я». Это некоторое упрощение, а, разумеется, это не единственный способ рассмотрения данных сложных концептов.
Последняя категория, из названых нами «Мы» – это круг значимых других и позиции, по которым другие попадают в разряд значимых, то есть, речь идет и о тонких экзистенциальных связях между людьми («мы с ним – лучшие друзья»), и о социальных позициях («мы – философы», «мы – евреи», «мы – демократы» и т. п.). При этом если последнее предполагает противопоставление категории «они», то первое ни в коем случае не означает подобного противопоставления. «В конечном счете «Я» всем обязано другому. Прежде всего, оно обязано ему своим существованием. Правда, в качестве истока существования другой обнаруживает себя в тот момент, когда уклоняется от сопричастности бытию «Я», трансцендируется за его пределы. Поэтому мы говорим, что другой – это самое близкое и, одновременно, наиболее удалённое.
Используя выражение Хайдеггера – «Fernste GegendnaechsterNahnis», что значит «самый дальний район наиближайшей близи». «Я» и другой здесь не выступают как грамматические функции или референты высказывания»[60]. Создание концепта другого с его составляющими «влечет за собой создание нового концепта перцептивного пространства, для которого придется определять другие составляющие», как пишут Делез и Гваттари[61] – можно сказать, что коренным образом меняются соотношения категорий «Мы» и «Я».
Для каждого человека в данной культуре есть некое множество возможных выборов «Я-концепций», «Мы-концепций» и «Мир-концепций» (представлений о мире), необходимое для поддержания адекватного существования. Если подобных выборов мало, то человек достаточно статичен, его социальная траектория достаточно жестко детерминирована. Если же их будет много, человеку будет трудно быстро в них ориентироваться, принимать решения, и он не сможет вести адекватное существование, двигаться по намеченной им (а не социумом для него) социальной траектории. Это может привести к тому, что Э. Фромм назвал «бегством от свободы», утверждая, – в противовес детерминистическим теориям, – что человеку присущи потребности не только физиологического и социального,
Шугуров М.В. Человек: бытие и отчуждение Саратов, 1999 С. 171.
Орлов Д. Закат идентичности и игры в другого // Проблемы общения в пространстве тотальной коммуникации. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. СПб., 1998 вып. 6 С. 182.
Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? / Пер. с фр. и послесл. С.Н. Зенкина – М.: Институт экспериментальной социологии, Спб.: Алетейя, 1998 С. 30.
