ухо оборвало, третьему в грудь попало. Колесо обливался кровью, но ни стоном, ни взглядом не выдал сильной боли, только попросил Пимена:
– Умой спину мне да медвежьим салом смажь. Живо… черт!..
До чего терпелив человек! Старик, смазав рану салом, наложил на нее тряпицу, и Колесо, поставив перед собой пук хвороста, стал бить по врагу из пищали.
Татары не унимались. Гарцуя на горячем коне, Маметкул размахивал саблей и крепко бранился. Ох, до чего хотелось ему добыть казачий струг!
Казаки лихо отвечали:
– Эй, подбери полы кафтана, конь смочит!
– Чего кричишь, шайтан голова! – неслось с берега.
Со стругов отзывались:
– Подавай нам вашего царевича, мы поучим его казачьей удали!
– Тьфу, рус, ты жрешь свинья?
– Жру, а тебе свиное ухо осталось!
– Получай стрела!
Следя за полетом тугой стрелы, казаки смеялись:
– В чистое небо, во широкое полюшко. Глаза косы, пуп сивый!..
Побросав коней, татары лезли в реку, но струг поворачивался боком, и по волчьим шапкам били пищали. Брязга метил в Маметкула, но свинцовые пули не долетали до яра.
– Эх, волчья сыть, сцепиться бы с тобой врукопашную! У-у, дьявол! – злился Богдашка.
Солнце в последний раз озолотило воды Тобола и укрылось в тайге. Под яром на воду легли длинные синие тени. Клубы дыма на берегу стали гуще. В этот закатный час совсем близко заиграл горн. Брязга оглянулся на казаков:
– Ну, браты, батька торопится.
Из наползающего сиреневого сумрака строем выплыли струги. По широкой воде разносились звуки литавр, труб и рожков.
– Аллах вар… Аллах сахир… – все еще не унимались татары.
Огни костров стали ярче. Сумерки ложились на землю туманной пеленой. Перестали визжать стрелы.
5
Ермак в легкой кольчуге и шеломе, обнажив тяжелый меч, первым выскочил на берег.
– За мной, браты!
Теснясь, с топорами на длинных ратовищах и хлесткими кистенями, с протазанами и чеканами казаки устремились за батькой. Поток их был так стремителен, что татары, пораженные дерзостью, не рискнули схватиться врукопашную. Напрасно Маметкул бил плетью трусливо отступающих, грозил, топтал их копытами коня – время было упущено. Русские уцепились за кромку берега и стали разливаться вдоль яра. Скоро густая тьма укрыла все. Вдали загорелись костры; от них ночь на берегу казалась еще непроницаемее. Вспыхнувшая сеча сама собой погасла.
Во тьме слышался топот коней, гортанные выкрики – во всем чувствовалось движение огромной рати. Ермак жадно ловил каждый шорох, крик, вглядывался в мерцанье огней. Весь собранный, напряженный, он обдумывал предстоящее. Пользуясь ночью, можно уплыть и дальше, но рано или поздно схватка неизбежна. На этот раз перед его дружиной стояла большая, сколоченная рать. Из струга принесли раненого
