монастырь всё равно меня поразил.
– Подожди, ты говоришь все природные зоны. В каком плане все? Что, даже пустыня?
– Скажи ещё лунная поверхность! У тебя, я так понял, с юмором проблем нет. Или есть? Просто на Большом острове находится ботанический сад, там растут даже тропические растения, эвкалипты, например, кактусы. Это потому, что полярная ночь как бы увеличивает лето за счёт увеличения светлого времени суток. Поэтому там повышенная солнечная активность. А на Анзере, который расположен севернее и продувается насквозь, практически тундра. Деревья там низкорослые, карликовые, вечная мерзлота. В массе же на Соловках растительность средней полосы, но частично тайга. Ягод, грибов несть числа, правда, собирать не положено.
– Почему? – искренне удивилась моя наставница, мне показалось даже, что испугалась.
– Заповедник! Если все начнут собирать, от него ничего не останется. К тому же святые отцы страшно боятся, что начнут торговать ими как святынями или ещё чего удумают. Найдутся ушлые ребята, голь на выдумки хитра. Народ у нас весёлый и находчивый.
– Вот только находят не то, что нужно, – находчивости Танюше явно было не занимать.
– C’est la vie. «Каждому своё», – как было написано на воротах Бухенвальда.
– Ты что, уже и там успел отметиться? – произнесла моя шахиня так, будто сплюнула.
– В Германии был, и не раз, Веймар посетил, а вот до Бухенвальда не сподобился. А ты бы хотела, чтобы меня туда непременно упрятали? – в этот момент я глядел на неё в упор.
– Зачем же так неадекватно шутить? – она не отвела взгляда. – Просто поинтересовалась. Или уже нужно платить за то, чтобы просто поинтересоваться?
– Ну почему же? Разве я похож на судебного пристава? – ВПС оглядел себя с головы до пят, но ничего даже отдалённо похожего на полковничий мундир не углядел.
– Слушай, мы, по-моему, чересчур увлеклись беседой. Может, вернёмся к делу?
– А разве ми от него ухъдили? Я что-то плохо не зъметил.
– Косишь под одессита? – спросила Таня с нескрываемым пренебрежением.
– Мамзель! Когда ваша мама ещё только теряла девственность, Миня Мрачный уже жил по пънятиям на Молдъванке. Когда он прохъдил по Мясъедовской, в лавке у Рабиновича даже хрюкали свиные головы, а его дщерь Циля жмурилась от рези в глъзах.
Мою красавицу разобрало смехом, ачеть мне даже в бреду не показалось бы, что рядом было смешно. Но на вкус и цвет, как повествуется, товарищей нет. Сделав последний глоток чаю, шахиня со всем тщанием помыла чашку под нанотехнологичным рукомойником, критически поглядела на себя в зеркальце (вероятно, подумав: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее), шелестящим движением откинула со лба чёлку и вернулась к послушанию.
Надо сказать откровенно, что погода этому очень даже не способствовала. К полудню лёгкий с виду навес над «павильоном штабных посиделок», как метко охарактеризовали его раскопармейцы (по аналогии
